Офицер Красной Армии

Только с раненым летуном всё было плохо, Анна провела операцию, но честно сказала, что можно надеяться только на молодой организм парня и что не придётся ему резать руку.

Перед самой темнотой мы вошли в Марьяновку. Обоз медленно двигался в сторону дома, где квартировали до этого полицаи, а мы, оставив повозки позади, начали зачистку селения.

Петли на двери в хату скрипели, причём мерзко так, а от того, что мы заседали именно в этой хате и двери постоянно закрывали и открыли, скрип мы этот слушали постоянно. Наконец сидевший за столом Семёнов не выдержал и приказал оставить дверь открытой, устало потирая пальцами виски.

— Давайте следующего! – крикнул он.

Капитан меня удивлял, с высоты своего двадцатилетнего возраста я как‑то не обращал внимания на усталость и трудности, поэтому даже сейчас выглядел бодряком, но вот тридцатидвухлетний Семёнов явно проигрывал мне в этом. Но это и понятно, мало того, что возраст, так ещё он совсем недавно оправился от тяжёлого ранения, а тут такой экстрим.

— Отдохни, завтра много работы, а я закончу, – велел я ему.

— Я справлюсь, – поморщился он.

Семёнов помимо обязанностей командира обоза и командира взвода пехоты взял на себя ещё работу начальника штаба группировки. Штабист он был так себе, так что я планировал его поставить на батарею.

— Это не предложение. Это приказ. А то всего полчаса находимся в этом селе, приняли только двух желающих вступить в наши ряды, а ты уже квелый. Отдыхай.

Мы несколько часов назад перешли на ты, поэтому говорил я спокойно, без командных ноток.

— Есть, – устало мотнул головой Семёнов. – Разрешите идти?

— Иди, в соседней хате твоя жена, как мне доложили, уже организовала постой. Танкисты жаловались, они эту хату первыми приметили, да она отбила.

— Аня может.

Капитан передал мне блокнот, куда записывал претендентов, и, забрав висевшую на вешалке шинель, накинул её на плечи и вышел из хаты. Нетерпеливо мнущийся у дверей пожилой мужчина расправил кепку и, надев её и сделав два чеканных шага, вскинул руку к виску:

— Красноармеец Михайлов. Егор Дмитриевич. Сто четвертый стрелковый полк. Шестьдесят вторая Туркестанская стрелковая дивизия.

— Пятая армия? – уточнил я, записывая.

— Да, товарищ старший лейтенант.

— Когда были призваны и как оказались в окружении? – привычно спросил я и стал записывать данные, что диктовал пожилой красноармеец.

Закончив, я посмотрел на него и сказал:

— Ваша воинская специальность – стрелок. Но в роту мотострелков мы набираем молодых парней не старше двадцати пяти лет. Иначе не выдержать темпа боя. Вам сорок шесть лет, вы даже в артиллеристы не годитесь. Ездовые нужны, но временно, пока мы не пересядем на технику. У меня нет для вас места, единственно, что…

— Я согласен, – быстро сказал бывший воронежский житель.

— Не торопитесь. Мы формируем взвод снабжения с приданным хозотделением. Какая у вас гражданская профессия? – Так механик я. Ремонтирую швейные машинки.

— М–да, – задумчиво помассировал я виски, повторив жест Семёнова. – Ладно, записываю вас в хозотделение, будете на подхвате, пока вам нормальную работу не найдут. В обозе ваша телега третья, возница красноармеец Трифонов, командира пока нет. Там разберётесь. Держите назначение. Завтра в семь утра выдвигаемся, будьте готовы.

Вырвав лист бумаги из блокнота, я передал его пожилому мужчине. Фактически это пока его единственный документ.

В этот момент в хату вошёл Игнатьев и, остановившись у вешалки, повесил на крючок ППД, который забрал себе, после чего направился к столу.

— Скажите следующему, чтобы пока не заходил, – велел я красноармейцу, после чего повернулся к капитану:

— Что у вас там?

— Рука не поднялась. Отметелили мы его сильно, но тут жена из дома выскочила, закрыла собой. Дети малолетние прибежали, – сев за стол, он взял стоявшую крынку и стал жадно пить молоко.

— Вот как? – грустно хмыкнул я и задумчиво протянул: – Пожале–е-ели.

— Ну, он обещал, что такого больше не произойдёт.