Офицер. Сильные впечатления

— О чем ты, мама?

— О чем я? О том, что, далее находясь в положении, женщина должна заботиться о том, чтобы выглядеть привлекательно и не демонстрировать мужу свой растянувшийся живот и прочее. Если мужчина разок-другой полюбуется на такие прелести, то вряд ли потом ему захочется с ней лечь.

— Мама, — возразила Маша, — но ведь сейчас некоторые жены даже рожают в присутствии мужа. Говорят, это помогает, поддерживает в моральном отношении…

— Ну и дуры! Не знаю, как в моральном отношении, но в эстетическом — это значит поставить на себе крест. Муж все-таки не акушер-гинеколог. Тоже мне удовольствие — наблюдать, как баба орет, трясет пузом, а у нее между ног вылезает окровавленный кусок мяса!..

— Ведь это природа…

— Природа природе рознь! Как ты сама думаешь, будет вызывать потом у мужчины интерес то место, откуда лез окровавленный кусок мяса, а?

Маша почувствовала, что совсем сбита с толку. Уследить за логикой матери было нелегко.

— А разве отец видел, как ты рожала? — удивленно спросила Маша.

— Ты с ума сошла! — воскликнула мать. — Этого еще не хватало! Как тебе только в голову могло такое прийти?!

Маша наморщила лоб.

— Просто ты говорила, что отец тебя избегает…

— Какая же ты безмозглая, Маша! А еще журналистка!.. Твой отец совершенно особый случай. Вот ему бы, пожалуй, не мешало бы посмотреть, в каких муках я вас с Катей рожала. Может быть, у него и проснулась бы совесть…

— Тебе виднее, мама, — смиренно кивнула Маша.

Тем временем мать переключилась на зимние вещи и обувь.

— Ужас! Ужас! — восклицала она. — Свитера валяются как попало. Ни нафталина, ни хотя бы апельсиновых корок! Хорошо еще, что не успела завестись моль… А твоя обувь! Неужели так трудно было хорошенько ее почистить, а внутрь напихать бумаги, чтобы она не теряла формы!

— Ну мама! — взмолилась о пощаде Маша.

— Что «ну мама»? Ты думаешь, что найдется порядочный мужчина, который захочет на тебе жениться только потому, что ты научилась чесать языком по телевизору? Как только он увидит, что двадцатипятилетняя баба не умеет создать элементарный уют и даже не стремится к этому…

Однако Маша вдруг перестала слушать и погрузилась в размышления о том, что ей как раз очень бы хотелось, чтобы Волк находился рядом и держал ее за руку, когда она будет рожать их ребенка. Она была уверена, что если он и будет при этом переживать, то только из-за того, что присутствует при великом таинстве, а то, что будет вылезать из нее, покажется ему драгоценным слитком чистого золота!.. Что же касается надушенного постельного белья, аккуратно сложенных наволочек и прочего, то уж, наверное, после того, что ему довелось пережить с идеальной Оксаной, его уже ничем не удивишь…

— Маша! — одернула ее мать. — Як кому обращаюсь?

— Я слушаю, мама. Конечно, ты абсолютно права. И ты именно такая женщина — с принципами…

— По крайней мере, стараюсь быть такой, — серьезно сказала мать, не замечая ее иронии.

— Но почему тогда, несмотря на все твои принципы, — вырвалось у Маши, — отец так поступает с тобой? Несмотря на все твои маникюры, педикюры и надушенное белье?!.

— Я думаю… — так же серьезно начала мать, — я думаю… — продолжала она, кусая губу.

И вдруг, бросив все, упала на софу и закрыла лицо руками.

— Мамочка… — прошептала Маша, усаживаясь рядом.

Сквозь пальцы матери текли слезы.

— Боже мой, Маша, — вдруг всхлипнула она, — разве у тебя совсем нет лент для бантов?

— Лент для бантов? — изумленно повторила дочь.

— Ну да. Ни одной ленты?

— Но зачем мне они?

— Зеленые, желтые, синие ленты… Девочки должны носить банты. Это очень красиво! — продолжала бормотать мать, не слушая.

— Хорошо, хорошо! — испугалась Маша. — Я обязательно накуплю лент. Я научусь складывать наволочки и ароматизировать белье. И не позову мужа смотреть, как из меня вылезает кусок мяса, потому что этого просто никогда не будет…

— Ах, Маша! — вздохнула мать, растирая слезы по щекам. — Будет, будет!.. — Потом она вытащила из сумочки носовой платок и, встряхнув, приложила к лицу. — Какая же ты глупая, Маша!

Дочь прижала ее к себе, и минуту они молчали. Потом мать сказала:

— Не знаю, что со мной будет, если он уйдет от меня.

Маша гладила ее по волосам и не знала, как успокоить эту женщину, угробившую тридцать лет своей жизни, чтобы соответствовать принципам, которые должны были обеспечить ей семейное счастье. Что она могла посоветовать этой принципиальной женщине, если у нее самой не было никаких принципов, за исключением разве что самых порочных… Однако, несмотря на бездонную пропасть, наполненную принципами, которые их разделяли, Маша прекрасно понимала мать и понимала, почему та страдает.