Офицер. Сильные впечатления

Знакомыми с младенчества переулками Маша выбралась на улицу Горького и вскочила в троллейбус, который пополз вниз к Красной площади. У Моссовета она сошла и перебежала по подземному переходу на другую сторону. За конным Долгоруким был скверик, где, как ей уже было известно, собирались извращенцы и хиппи. Туда она, естественно, не пошла, а продолжила свой путь дальше по улице Горького и через минуту уже подходила к стеклянным дверям «Космоса», около которых, как всегда, стояла изрядная очередь. По-детски смело она шагнула прямиком к швейцару.

— Меня папа ждет! — гордо заявила она и была тут же пропущена внутрь.

На Маше была простенькая плиссированная юбчонка, видавшие виды босоножки и голубая кофточка. Для такого чудесного заведения, каким являлся «Космос», ее наряд был довольно убог, однако это беспокоило ее куда меньше, чем размышления о том, сколько порций мороженого разрешит ей заказать отец.

Она вошла в зал, декорированный какими-то замысловатыми панно на космическую тематику, и тут же увидела отца, а тот увидел ее и, привстав, галантно — как умел только он один — усадил ее за столик. Только потом сел сам. Перед ним стоял уже наполовину опустошенный графинчик с коньяком. Маша тут же схватила карточку меню и побежала глазами по названиям десертов. Названия были одно заманчивее другого и чрезвычайно таинственными. Впрочем, Маша была уже стреляный воробей. Она знала, что названия придуманы лишь для вящего понта, а выбирать следует по цифрам в графе цен.

— Как настроение? — спросил отец.

— Отличное, папа, — ответила она, поглощенная выбором. — Сколько можно взять порций?

Он показал ей на пальцах — две, но, подумав, показал — три. Наконец заказ был сделан.

— Собралась в лагерь? — механически продолжал он, явно занятый какими-то другими мыслями.

— Почти, папа, — поспешно кивнула Маша.

Приближался официант с подносом, на котором стояли две заиндевевшие железные вазочки, в одной из которых покоились чудесные шарики шоколадного пломбира, обсыпанного орехами, а в другой — сливочного с апельсиновым джемом. Но это было еще не все. Кроме железных вазочек, был принесен еще высокий стакан, в котором мороженое красовалось уж совершенно изумительными цветными слоями.

Некоторое время отец и дочь молчали. Первый был занят коньяком, другая — мороженым. Потом Маша вспомнила, что ведь папа назначил ей здесь встречу не только для того, чтобы она полакомилась сладким. Он сказал, что им «нужно поговорить». Она подняла на Herat лаза.

— Вкусно? — спросил он.

— Еще бы! — кивнула она и напрямик осведомилась: — АО чем ты хотел поговорить, папа?

Отец замялся. То ли он выпил еще недостаточно коньяка, то ли его смутил ее бессердечный отроческий прагматизм. Потом он медленно вытащил из стаканчика с бумажными салфетками одну и, достав из внутреннего кармана шариковую авторучку, принялся на салфетке что-то рисовать. Что-что, а рисовать он всегда умел неплохо.

Через некоторое время на розовой салфетке появилась физиономия. Правда, скорее, это был череп, чем физиономия — такой у нее был изможденный вид. Просто-таки Освенцим какой-то.

Закончив рисовать, он подвинул Маше салфетку.

— Что это? — испуганно спросила она.

— Ты должна знать. Так сейчас выглядит твоя мать…

Он так пристально смотрел на нее, что она смутилась и, опустив глаза, прошептала:

— А что с ней случилось?

Он пил коньяк и молчал. У Маши по щеке скатилась слеза.

— Что с мамой? — повторила она, стараясь не плакать, зная, что отцу это никогда не нравилось.

— Мама не ездила в санаторий, — сказал он.

— А куда она делась?

— Она решила лечь в больницу на операцию… Не плачь. Сейчас мы к ней поедем, и ты ее увидишь. Только уж постарайся в больнице не плакать. Если не хочешь сделать ей еще больнее.

— Разве она заболела? — удивилась Маша. — Какая операция?

Теперь настала очередь отца смутиться. Он вдруг понял, что не сможет ей этого внятно объяснить.

— Как тебе сказать, Маша… В общем, это косметическая операция. Понимаешь, что это такое? После того, как она родила Катю, а потом тебя, у нее в организме произошли некоторые изменения…

— Какие изменения? — тут же спросила Маша.

— Ну, разные… Например, у нее сильно отвисла грудь… живот…

— Ну и что? — снова удивилась Маша.

Она наморщила лоб, пытаясь представить себе то, о чем говорил отец. Ничего такого она не помнила. Мать казалось ей идеалом женщины во всех отношениях.

— Как что? — удивился отец. Он почесал за ухом. — Во-первых, это не очень красиво, а во-вторых…

Что «во-вторых» он так и не смог выговорить.

— В общем, — решительно выговорил он, — мама решила все это прооперировать, сделать коррекцию в специальном косметическом центре, чтобы стать привлекательной, чтобы мне… чтобы нам всем было приятно на нее смотреть.

От изумления Маша потеряла дар речи. Отец говорил вещи, которые показались ей, мягко говоря, бредовыми. Мама легла под нож, чтобы отцу было приятно на нее смотреть?! Это все равно как если бы отец, желая угодить матери, отправился к хирургу и попросил, чтобы тот укоротил ему нос или подстриг уши…

— А Катя знает? — спросила она.