Офицер словарного запаса

Вопрос — что считать изменой? Мысленно представить себе конкретную женщину во всех ракурсах и все что ты мог бы с ней сделать — и потом еще неоднократно и с удовольствием прокрутить эту картинку в голове — это считается? А еще и думать о ней постоянно. Я уж не говорю — переписываться. Сугубо по рабочим вопросам. Или о поэзии и литературе, беседовать регулярно и обстоятельно, с аппетитом. С мужской точки зрения — не измена. С женской — еще какая. И вот как тут, спрашивается, договариваться? Бесконечно шифроваться друг от друга? Но все равно, проживая вместе, люди начинают чувствовать один другого кожей. Или каким-то иным органом восприятия.

И даже тут мужчины тоже склонны действовать по инструкции и формальным критериям. Ниче же не было? Не было. Вот и отстань от меня.

История немного о другом, но отчетливо иллюстрирующая этот ход мысли. Когда дети были еще мелкие, их папа регулярно брал их с ночевой к себе, и конечно путь к дому лежал через продуктовый, где они с удовольствием набирали себе всякой ерунды. Чипсы, орешки, газировку. Возвращались на следующий день в аллергии домой и сыпи и с болящими животами. Но счастливые. Я лечила их, приводила в божий вид, а через неделю история повторялась. Каждый раз просила и оговаривала — но это не работало. В конце концов, начиненная уже под завязку взрывчатым женским веществом, сдетонировала и наорала и потребовала «никогда, слышишь, никогда больше не покупать колу, чипсы, лимонад, газировки и пепси, им плохо потом от этого, понимаешь ли ты меня?!». Притих, ошеломленный. Испугался. Ровно через неделю дети возвращаются с огромной бутылкой спрайта домой от папы. На мой истошный вопль совершенно искренне и недоуменно отвечает — так а ты про спрайт-то ведь ничего не сказала. Т. е. мне нужно было перечислить всю номенклатуру, весь ассортимент, все до последней упаковки. А иначе не понятно ему. Им. Мужским людям.

И вот с отношениями видимо примерно та же фигня. Требуется полный список и перечень запрещенного и разрешенного.

А с другой стороны, я их тоже могу понять. Вечные наши придирки, просьбы требования. Даже если это вкрадчиво и на мягких лапах — суть не меняется. Сыну было лет 5 наверно, дочери 8, и нам куда-то всем вместе нужно было энергично собраться и выйти вовремя, и мы обе его подгоняли и тормошили, а он все подвисал, пока наконец не сел в одной штанине на стул и не сказал с тоской и в сердцах: «вот я вырасту, буду один жить без вас без всех, буду сам себе конфеты покупать и машинки, и никогда никуда не буду торопиться». Мужская мечта. Во всей ее полноте.

Сыну же принадлежит великое высказывание. Тоже лет в 5. С восхищением и замиранием сердца нужно произносить: «Когда я стану взрослый, я буду лысый и толстый — точь-в-точь как папа». Обиделся, что мы смеемся. Искренне надеюсь, что не будет, как папа. Пока он высокий, худощавый, с густой шевелюрой. Но это ведь все пока. Мечта то впереди, маячит, манит.

И со временем все меняется и перерождается. То, что было мифом и высокой трагедией, становится сказкой для малых детей в исполнении старого деда на печке. Был тебе и Минотавр, и лабиринт, и Тесей. А остался один лишь бычок, смоляной бочок. Идея принесения жертвы, правда, сохранилась. Но уже вполне готовы взять не жизнью и здоровьем, а гусиками и бусиками.

Глава 11

24 ноября.

Вчера в языковом центре мне дали детскую группу, которая в силу разных обстоятельств постоянно оказывается без преподавателя. Здравствуйте, дети. Как вас зовут? Колямашапетя. Очень приятно. А я марьиванна. «А вы у нас шестая, за последние два месяца», — отвечают мне дети, тем самым видимо давая понять, что запоминать мое имя совершенно не имеет смысла. Ну что ж, нет так нет, давайте заниматься.

Вечером как раз мама позвонила, рассказываю ей эту историю. «Ахахаха, ты у них шестерка!» — мило шутит мама, очевидно, радуясь неизбывности лагерной лексики в нашем языке. Не покидает меня ощущение непрекращающейся войны с мамой. С перерывами на вооруженный нейтралитет. Последние лет эдак 35. До пяти лет я еще считалась хорошей девочкой, тихой и послушной. Потом испортилась. А новую так и не завели.

В отличие от мамы, бабушки — это чистая концентрированная любовь. Вкачанная пинтами, галлонами, баррелями в раннем детстве. Про бабушкину историю семьи знаю смутно. Хотя эта история неоднократно рассказывалась, но как то всегда урывками и полушепотом. Хотя, казалось бы, давно уже можно говорить вслух. Но кто его знает, как все повернется. Однажды мне довелось прочитать записи от руки в школьной тетрадке — их сделала младшая бабушкина сестра, та, которой сейчас около 90лет. И то мне не было позволено ни скопировать, ни сфотографировать эту тетрадь. Сиди и читай здесь, и верни потом, я спрячу. Итак, что я помню.