Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг

Важно проследить механизм записи, без которого любые цифры будут малосостоятельны. Решение о переходе в разряд добровольческих принималось общим полковым (или иным соответствующим) собранием. Нарушений принципа добровольности не зафиксировано. Резолюция в агитационном порядке рассылалась в другие части дивизии, а то и в газеты.[152] Надо учитывать и не записавшихся, выразивших, тем не менее, «твердое желание идти в наступление». Отказ от официальной регистрации они объясняли отсутствием ее необходимости, так как «и без этого готовы умереть за Родину»; более вероятно, что причиной была тайная агитация пораженцев против «частей смерти» и запугивание желающих вступить в них.[153] Впрочем, и среди устремившихся в добровольческие части попадались откровенно пораженческие контингенты, подобные 8-му маршевому эскадрону 17-го драгунского Нижегородского полка, совершенно не понимавшие их назначения и увлеченные чем-то незначительным, вроде желания носить «красивый» черно-красный шеврон.[154] Как правило, они столь же легко и покидали ряды добровольцев.

Однако для массовых воодушевлений характерно как быстрое воспламенение, так и стремительное сгорание. Всего на фронты было отправлено 16 специально сформированных ударных батальонов, две роты и одна команда (помимо Корниловского и 1-го Революционного полков).[155] Приводившиеся Н. Л. Ивановым данные о 34 батальонах численностью около 80 тыс. человек расширяют картину, хотя и фиксируют их без дифференциации запасных и резервных от получивших подготовку и попавших на позиции. «Список революционных ударных батальонов» номинально содержит 40 наименований, но реально — 39, из коих три — типичные, чисто фронтовые «части смерти», а два включены в 1-й Революционный полк; согласно этому документу, 16 из них было отправлено на позиции и лишь 13 приняли участие в боях.[156] И если никто из военных не сомневался в пользе «частей смерти» из фронтовиков, то отношение к волонтерам тыла было прохладнее. В частности, Главный комитет Союза офицеров (о котором речь впереди) высказывал опасения, что они внесут в армию новый виток разложения из-за невозможности отфильтровать пораженческий элемент, каковой мог проникать в них намеренно, для дезорганизации добровольчества.[157] Однако дальнейшие события в целом опасения не подтвердили.

Нередко начатое формирование прекращалось в силу преимущественно хозяйственных затруднений и нестыковок. Неоднократные упоминания в отечественной литературе лучшего снабжения и обмундирования добровольцев опровергаются многочисленными архивными материалами, где отражена постоянная нехватка материального оснащения. Предлагалось даже снабжать их за счет разложившихся и небоеспособных подразделений, а то и за счет пожертвований.[158] Следует отметить единственное существенное отличие между «переименовавшимися» и вновь созданными частями. Если в первых могло присутствовать несогласное меньшинство, то сплоченность вторых, вобравших исключительно добровольцев, обеспечивалась почти идеально. «Новые» подразделения, нередко укомплектованные офицерами сверх штата,[159] все более и более походили на будущие офицерские части Добровольческой армии.

Многие командиры ударных батальонов оказались вскоре видными участниками Белого движения, прежде всего на Юге России. Назовем лишь некоторых из них. Упоминавшиеся Манакин (ряд командных и административных должностей) и Скоблин (бессменный предводитель корниловцев), с которым еще с лета 1917 г. был знаком командир батальона смерти 19-й пехотной дивизии штабс-капитан A. B. Туркул[160] (последовательно возглавлявший роту, батальон, полк и дивизию дроздовцев). Командир 2-го Оренбургского ударного батальона подполковник А. Н. Блейш,[161] в 1919 г. — командир 1-го Марковского полка и начдив Марковской. Из менее известных — командир 3-го женского батальона войсковой старшина A. T. Синчило, который в 1918 г. в чине полковника был комендантом Алексеевского полка.[162] Многие офицеры-ударники состояли в политических партиях, причем большая их часть приходилась на правых эсеров;[163] попадались также беспартийные монархисты (Манакин, Туркул) и даже сторонники анархизма (полковник А. И. Эрдман). Анализ персоналий выявленных командиров добровольческих частей показывает, что 50,0 % приходилось на кадровых офицеров, занявших активную позицию по «спасению» и реорганизации армии; в общей же массе офицеров-ударников кадровые составили 33,7 %. На фронтах Первой Мировой и Гражданской войн погибло 20,9 % офицеров добровольцев. (См. приложение 2, таблица 4).