Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг

При том, что Алексеев проделал основную работу по созданию армии, многие явившиеся офицеры кумиром считали Корнилова, который во время быховского заключения, не прервавшего сношений арестованных с внешним миром, продолжал контакты с верными командирами. В результате в ноябре-декабре «почти каждый день… приезжали с фронта офицеры и отдельные бойцы ударных батальонов».[337] Параллельно алексеевскому возникло корниловское бюро записи, которым первые несколько дней руководила прапорщик Бочкарева.

Корнилов приступил к налаживанию собственных связей с Москвой, Румынским фронтом и Сибирью. В первую отправились его эмиссары полковники Страдецкий и А. П. Перхуров[338] (затем руководитель Ярославского восстания 1918 г. и генерал-майор колчаковских войск), вошедший в контакт с Савинковым и организовавший Союз Защиты Родины и Свободы, где встретился с участниками латышского ударного движения Бредисом и Гоппером. Любопытно, что сам он в воспоминаниях умолчал о корниловском поручении, и мы знаем об этом лишь по мемуарам его близкого сотрудника. Посланец же Алексеева, пытавшийся проникнуть в СЗРиС, потерпел неудачу.[339] Гонец Корнилова, полковник В. В. Троцкий, посланный к Щербачеву, погиб в пути, но, вероятно, связь с Яссами все же установилась — на эту мысль наводят безусловно восторженные отзывы о командующем Дроздовского, ведшего добровольцев именно «к Корнилову» и после известия о его гибели писавшего о потере точки стремления.[340]

Корнилов проводил сбор приверженцев не столь централизованно, как Алексеев, более основывался на личных знакомствах и по полковому принципу. Его сеть охватывала далеко не все части, но задействованные давали большее число добровольцев. Одним из его доверенных лиц был командир 467-го пехотного Кинбурнского полка полковник В. Л. Симановский, еще в августе предпринявший «реальные шаги для изучения… предполагаемых возможностей сбора корниловских сил».[341] Организация охватывала не только дивизию, в которую входил его полк, но и 45-ю пехотную и, соответственно, имела отделения в местах дислокации — Петрограде, Двинске, Кронштадте, Южной Финляндии и Пензе. Наиболее надежные офицеры, специально переведенные в сентябре в запасные батальоны, отработали маршруты отправки добровольцев на Ростов-на-Дону — Кубань — Владикавказ — Баку. Именно Симановский собрал четырехротный офицерский батальон почти в 500 штыков, понесший большие потери в январе 1918 г. Но Корнилов 3 февраля приказал пополнить его двумя ротами из 2-го Офицерского батальона,[342] «присвоив» алексеевских добровольцев, и затем влил в прибывший в конце декабря и принявший прежнее наименование Корниловский ударный полк (550 штыков). С учетом общей численности армии, в начале января немного превысившей 2 тыс. человек, как минимум половина сил была корниловская.

Другим примером метода Корнилова является прибытие сослуживца капитана Скоблина по 126-му пехотному Рыльскому полку подполковника Н. Б. Плохинского, вступившего, в силу конфликтных отношений с молодым однополчанином, в будущий Сводноофицерский полк под командованием генерал-лейтенанта С. Л. Маркова[343] — тоже корниловского сторонника. Таким образом, вокруг Корнилова группировалось в основном фронтовое офицерство. На Кубани действовала офицерская группа, независимая от Алексеева,[344] — возможно, тоже корниловской ориентации.

Алексеев же потерпел еще одну неудачу. Он пытался сотрудничать с Брусиловым, который в ноябре даже просил полномочий для соответствующей работы в Москве и отдавал себя в полное распоряжение Добровольческой организации. Но вскоре на Дону стало известно о полной смене брусиловских симпатий: генерал начал едва ли не запрещать офицерам отъезд в Новочеркасск и во всяком случае отговаривать от такого шага.[345]