Офицерский крест

Да-да, не придавал он тогда значения ни ее необузданной, словно проснувшейся в молодости, тяге и к обновкам в одежде, опустошавшей семейную казну, и к модной импортной парфюмерии, и регулярным стрижкам в дорогом салоне красоты (чего раньше не было), и панике по поводу малюсенького пятнышка на лбу, и тому ее нежному стону во сне с призывной и жадной мольбой: «Еще, еще, милый»…

Так она Гаевскому никогда не говорила.

Утром он настороженно спросил ее, что же ей снилось?

– Да так, мужик какой-то, – испуганным, настороженным тоном ответила она и попыталась перевести разговор на какую-то пустячную тему. Но он не дал ей сделать этого, возвращая беседу на ту же тропу:

– Ты, между прочим, просила во сне – «Еще, еще, милый»…

– Это я «Анны Карениной», видимо, начиталась, – ответила Людмила, смеясь, – мне еще со школы нравится та сцена на скачках… Ну помнишь, там Вронский лошадь к финишу гнал… А Каренина шептала: «Еще, еще милый»…

И она опять резко увела разговор от ее слов во сне к сломавшемуся пылесосу. На этот раз Гаевский не стал возвращать разговор с женой в то же русло.

И хотя у него вроде бы не было и малейшего повода сомневаться в словах помешанной на литературе жены, он все же вечером, когда Людмила возилась на кухне, снял с полки темный том «Анны Карениной» и нашел то место в романе, где рассказывалось о скачках:

«Все громко выражали свое неодобрение, все повторяли сказанную кем-то фразу: «Недостает только цирка с львами», и ужас чувствовался всеми, так что, когда Вронский упал и Анна громко ахнула, в этом не было ничего необыкновенного. Но вслед за тем в лице Анны произошла перемена, которая была уже положительно неприлична. Она совершенно потерялась. Она стала биться, как пойманная птица: то хотела встать и идти куда-то, то обращалась к Бетси»…

Слов «Еще, еще милый» в тексте романа не было.

За ужином он вдруг ни с того, ни с сего сказал Людмиле:

– Я тут в одной газете вычитал, что в США осужден кубинец, который зверски убил подругу, назвавшую его чужим именем во время секса…

– Ты к чему это? – удивленно спросила Людмила, – к чему это твое дурацкое сообщение?

– Извини, просто так почему-то вспомнилось, – ответил он.

– Странно, очень странно, – буркнула она, – раньше я таких нелепостей за тобой не замечала.

Он сделал вид, что ему гораздо интересней смотреть и слушать телевизор, чем жену…

* * *

Лишь к концу месяца на считывающем информацию экране мощного компьютера несколько раз мелькнули цифры, которые показались Гаевскому подозрительными: высотомер показывал, что у американской противоракеты была нереальная высота перехвата цели. Во всех секретных справочниках Генштаба говорилось, что ее потолок совершенно другой. А тут – почти в три раза больше!

Гаевский подозвал к компьютеру Таманцева. Тот, прищурив глаза, долго всматривался в синий экран с густыми и белыми шеренгами цифр. Потом снял очки, протер их стекла фланелевой салфеткой, снова надел их и опять уставился в экран, что-то бормоча. Сказал:

– Этого не может быть! У вашего компа, Артем Палыч, просто от перенапряжения крыша поехала.

Гаевский метнулся к Томилину и доложил о полученных данных. Тот лишь ухмыльнулся:

– Нет-нет, этого не может быть. Это, видимо, сбой. Пройдись еще и еще раз по всей цепи схемы. Иначе сядешь в лужу. И я вместе с тобой.

– Да я уже раз десять делал это! – возбужденно отвечал Гаевский, – и на выходе получается та же высота!

– А ты не десять, а сто десять раз проверь, – ответил Томилин, перебирая какие-то свои бумаги.

Встретив в коридоре Кружинера, полковник и с ним поделился новостью. «Дед» недоверчиво взглянул на него, ухмыльнулся и спросил:

– Извините, вы с утра сегодня водку не пили?

Но тем не менее, в лабораторию зашел, сел перед компьютером, протер скомканным носовым платком толстые линзы очков и прильнул к экрану. Сказал:

– А покажите мне всю цепь проводки сигнала. Да-да, вот отсюда и до конца.

Гаевский минуты три темпераментно щелкал клавишами. И опять на экране засветилась та же цифра.

Пораженный увиденным Кружинер отстранился от экрана так, словно в лицо ему брызнули кипятком.

– Я не верю своим глазам… Кто-то из нас таки старый или плохо соображающий, – я или ваш компьютер, – пробормотал он с ухмылкой.

И снова в его выцветших глазах появился плутовской блеск, пошел насмешливый говорок:

– Кстати, господа офицера, вы знаете, чем отличается молодость мужчины от старости? Ответ на этот вопрос мне недавно племянник из Одессы привез… В молодости девочки по вызову едут к мужчине на «мерседесе», а в старости – на машине с красным крестом или на катафалке! А теперь – к делу. Давайте еще раз проведем сигнал от финиша к старту…

Гаевский выполнил его просьбу.

Сбоя не было. Данные получались устойчивыми. Старик еще раз протер очки и стал бегать по клавиатуре своими желтыми подагрическими пальцами. Минут двадцать он делал это, приговаривая: «Ничего не понимаю, ничего не понимаю». Затем повернулся к Гаевскому и уважительно глядя на него, сказал: