Офицерский мятеж

У планет имелись свои корабли, часть из которых, несомненно, имели вооружения и по своим очертаниям были похожи на военные. Порой их насчитывалось до двух–трех десятков. Но военные корабли никогда не собирались в крупные флотские соединения. С этой точки зрения воевать с хаарцами будет легко: надо громить их планеты поодиночке. Однако, кто даст гарантию, что с началом войны ситуация не изменится и военморам не придется все–таки иметь дело с боевыми флотами, а не с отдельными эскадрами или флотилиями?

Противокосмическая оборона на хаарских планетах, по человеческим меркам, была организована хуже некуда, и это казалось крайне подозрительным. Нарочито беззащитные планеты уж слишком напоминали расставленные по Галактике ловушки. Правда, врагу не следовало столь явно демонстрировать уязвимость своих бастионов — и дурак поймет, что соваться туда опасно. Или такова была изощренная военная хитрость?

Впрочем, на орбитах и поверхности планет было обнаружено немало таинственных объектов, которые теоретически способны выполнять оборонительные функции. С одинаковым успехом они могли оказаться детскими аттракционами вроде «Диснейленда», хлебными элеваторами и хорошо замаскированными зенитными батареями. Пока не напорешься — не узнаешь.

На переборке в ногах койки висела в рамке из карельской березы плоская фотография улыбающихся отца с матерью. Они, совсем молодые, стояли в обнимку на берегу Черного моря. Отец — в джинсах и тельняшке, мать — в белом платье. Светило солнце, дул ветер, лохматя волосы… На тумбочке располагался объемный фотопортрет любимой. Маруся Кораблева в ярком сарафане стояла на огромном валуне, куда взгромоздил ее Петр, на фоне розового неба с желтыми облачками. Девушка раскинула руки, будто пытаясь обнять весь мир, и улыбалась в тридцать два зуба.

В каюте не было картин, и имелась всего одна бумажная книга. На выдвижной полке в изголовье койки лежал старинный «Морской устав», которую подарил отец в честь окончания кадетского корпуса. Петр любил почитать его перед сном — особенно в самые неудачные дни.

Рядом были старинные часы и барометр, который показывал парижскую погоду — правда, с небольшим опозданием. А еще каюту украшал хрустальный графин с гравировкой, который подарила Сухову команда в его тридцать седьмой день рождения.

Была в каюте и растительность. На второй выдвижной полке стоял небьющийся горшок с красным, бугрящимся чешуйчатыми отростками марсианским кактусом. Марсианин обретался в командирской каюте с того самого дня, как экипаж начал обживать «Котлин». Кто именно притащил его на фрегат, выяснить не удалось, хотя Спиваков провел самое настоящее расследование. И потому Петр Сухов решил, что это подарок от корабелов — неотъемлемая часть боевого корабля.

Кактус был молчалив и послушен — терпеливо ждал полива, изо всех сил стараясь не сохнуть, чтобы не огорчить хозяина. А когда о нем наконец вспоминали и давали воды с избытком, не чихал и не отплевывался, не начинал демонстративно раскисать или гнить, а, умудренный жизненным опытом, копил драгоценную влагу, запасая впрок. Петр не был кактусником и вообще цветоводом и потому марсианина не баловал. Но и не губил. Так себе хозяин…

Семен Бульбиев перед сном заглянул к командиру. Ради такого случая он припас бутылку настоящего армянского коньяка. Капитан третьего ранга был не против «прополоскать гланды», но сначала ему хотелось кое–чем поделиться со старпомом.

— Вот послушай, Семен Петрович, что писала семь веков назад Государственная Адмиралтейская коллегия… Устав морской. О всем, что касается доброму управлению в бытность флота на море. Книга первая. Глава первая. О генерале адмирале и всяком аншеф командующем. Та–ак… Ну вот хотя бы. «Пункт семь. Сверх потребы парусов не поднимать… Всякой аншеф командующий не имеет больше парусов подымать, только как нужда и случай требовать будет, дабы те корабли, которые на парусах не ходки, от флота не отстали».

— Ну да, уже тогда моряки соображали, что скорость конвоя определяется скоростью самого тихоходного судна… — заметил старпом.

— Предки это знали куда лучше нас.

— А что, книга твоя прямо из восемнадцатого века? Как дожила до нынешних времен?

— Перепечатали ее в конце двадцатого, а в двадцать первом страницы были залиты в пластик. Так что тыщу лет проживет.

Пока Бульбиев разливал коньяк по стаканам, Сухов открыл книгу на следующей закладке.

— Вот… «Пункт восемнадцать. О сушении парусов… Должен приказать своему капитану, дабы по вся дни, когда время допустит, парусы сушены были: как для збережения оных, так и для учения матрозов». Разве ж это не здорово?

— Так вот почему ты мучаешь экипаж бесконечными приборками и тренировками, — старпом цедил из граненого стакана коньяк.

— Идем дальше… «Пункт двадцать пять. Не стрелять по неприятелю прежде надлежащей дистанции… Капитаном, или командором кораблей не стрелять из пушек по неприятелю прежде, нежели они столь близко придут, чтоб можно вред учинить, под штрафом отнятия чина, ссылкой на галеру, или под потерянием живота, по разсмотрению дела».