Офицеры

Но Шуракену уже было наплевать на карьеру. Из всего, что сказал Бобков, он понял главное: Ставр заплатил жизнью за махинации Советника и гене­рала Агильеры. Надо было быть слепыми или ум­ственно отсталыми, а лучше и то и другое, чтобы не понимать, что эта парочка вовсю торгует оружием, но спецы не предполагали, что бизнес достигает та­кого размаха. В момент, когда они получили приказ устроить спектакль с террористическим нападени­ем на базу, генерал Агильера уже был арестован, вы­ходит, что они прикрыли задницу Советника. Со стыдом и бешенством Шуракен вспомнил, как они со Ставром писали план спецоперации и, словно два курсанта-отличника, по всем правилам вычерчива­ли цветными карандашами точную схему миниро­вания, как перечислили типы взрывных устройств и пометили их условными обозначениями, как в од­ном из пунктов указали, что применение этих уст­ройств по данной схеме гарантирует полное уничто­жение складов с оружием. В результате их сделали, как двух дураков, даже следователь, черт бы его по­брал, высказался насчет энтузиазма. У Шуракена кровь кипела от ярости и жажды расправы. Но гене­рал Агильера уже находился вне пределов человечес­кого возмездия, а Советник, как теперь был окончательно уверен Шуракен, удрал и тщательно замета­ет следы, а уж это он умеет. Он не один раз поменяет имя, а если надо, то и внешность, и объявится в та­ком месте, где никому не придет в голову его искать.

Через несколько дней Шуракена отправили в Россию. С ним вылетел лейтенант, член комиссии, который, как он сказал, вез в Москву на экспертизу первые материалы, собранные комиссией. Самолет, как обычно, был транспортный. Весь полет Шура­кен пролежал на скамье в бытовом отсеке за каби­ной пилотов. Он с горечью думал, что возвращаться без Ставра хуже, чем не вернуться вообще. Потеря Ставра и то, что он даже не сумел вытащить тело дру­га из джунглей, рвало Шуракену душу.

Самолет приземлился. За иллюминатором по­плыл серый нудный пейзаж подмосковного военно­го аэродрома. Самолет зарулил на стоянку. Вой тур­бин перешел в стихающий свист.

Шуракен встал с лавки, отработанным до авто­матизма движением бросил на плечо ремень авто­мата, взял сумку и двинулся к выходу. Наступила та трудная минута, о которой он думал во время пере­лета. Если Командор приехал его встречать, сейчас Шуракену придется сказать, что он потерял Ставра. Такие дела. Однако он не имел права расползтись, как последнее дерьмо. Он знал, каким Командор хо­чет его видеть.

Шуракен умел ходить легко и бесшумно, но сей­час рампа загудела под тяжестью его шагов.

У трапа его ждал незнакомый офицер и наряд ав­томатчиков.

— Стоять, — приказал офицер. — Сдать оружие. Шуракен бесстрастно посмотрел на него.

24

Если с человеком однажды случается какая-ни­будь ужасная глупость, она имеет обыкновение по­том повторяться. До того, как вылететь из этого про­клятого вертолета, Ставр уже однажды вылетел в окно третьего этажа общежития московского уни­верситета.

Ему было двадцать лет, вне своего института он носил тесные черные джинсы и короткую кожанку. Его повадки и высказывания привлекали опасной дерзостью и непредсказуемостью. Лохматый, наро­чито грубый, он был великолепен. На дискотеках Егор танцевал брейк, и однажды дежурный препо­даватель выразил свои впечатления от этой хорео­графии: «Точь-в-точь пьяный полуголый индеец из племени команчей», — сказал он. Егору исключи­тельно легко давалось все, что требовало темпера­мента, хорошей координации движений и выносли­вости. Он дрался, как молодой свирепый пес, искал драк и талантливо занимался сексом, имел успех даже среди уставших от жизни студенток старших курсов.

Накануне происшествия Егор по случаю ново­годних праздников и начала сессии уже несколько дней не вылезал из общежития университета, где у него было полно друзей. Пил и занимался любовью с красивой, влюбленной в него девочкой Юлей. В двадцать лет «дала — не дала» — основной воп­рос бытия. Поэтому, когда Егор и Юля вернулись в комнату, где народ гулял уже четвертый день и начал тихо озверевать, один из приятелей посмотрел на них мутными от водки и бешеными от ревности глаза­ми. В тесной комнатенке было не продохнуть от си­гаретного дыма и винных паров.

— Здесь настоящая душегубка, — сказала Юля. — Давайте откроем окно.

Бледный от любви Егор подошел к столу и среди объедков увидел чудом уцелевшее яблоко. Он раз­ломил его надвое и половину протянул Юле. При­стально глядя на него откровенными, сияющими глазами, она наклонилась чувственным кошачьим движением и зубами взяла яблоко у него с руки.

— Женщины, как дети, — сказал сходящий с ума от ревности приятель. — Что ни дай, все в рот тянут.

Егор мгновенно засадил ему в челюсть. Удар был эффектный, но неквалифицированный. Егор разбил руку.

Пока народ вытаскивал и ставил на ноги зава­лившегося в щель между койками приятеля, Егор сел на окно, которое кто-то как раз успел открыть. Он взял с подоконника снег и, морщась, приложил к разбитому кулаку. Юля обняла его и поцеловала в го­рячий, влажный от пота лоб.