– Нет, так происходит только в романах викторианской эпохи. Но есть вещи, которые необходимо обсудить, а ведь встретиться для этого еще раз в наше время довольно трудно.
Артур Бокс-Бендер изо всех сил старался завоевать симпатии местного прелата.
– Я не принадлежу к вашему вероисповеданию, но должен отметить, что ваш кардинал Хинсли выполняет замечательную работу по радио. Про него можно уверенно сказать: он прежде всего англичанин, а потом уже христианин; а ведь этого никак не скажешь о том или другом
Анджела сказала:
– Я тщательнейшим образом прочитала и разобралась во всех письмах. Их поступило несколько сотен.
– И я тоже.
– Необычайно много людей, о которых я даже не слышала, оказывается, были близкими друзьями папы. Эту ночь я провела в монастыре и поеду домой только сегодня вечером. Монахини были очень милы и любезны. Достопочтенная матушка хочет, чтобы после похорон все вернулись в монастырь и выпили кофе. Здесь собрались люди, с которыми нам следует поговорить. Я никак не думала, что их приедет так много.
Все новые и новые люди прибывали пешком, на машинах и на двуколках, запряженных пони. Гай и Анджела наблюдали за ними из окна пресвитерии.
– Феликса я возьму к себе, – сказала Анджела. – Сейчас он еще там, в отеле.
Духовенство вышло, чтобы облачиться. В пресвитерии снова появился дядюшка Перегрин, чтобы повести за собой ближайших родственников.
– Аналой впереди справа, – сказал он.
Они пересекли узенькую полоску сада и вошли в церковь, построенную еще Джервейсом и Хермайэни, которая по традиции называлась часовней. Медленно шагая по проходу между рядами, Гай печально смотрел на катафалк и на горящие рядом с ним высокие неотбеленные свечи. В прохладном, слегка задымленном воздухе сильно пахло пчелиным воском и хризантемами. Позднее к этому запаху прибавился благовонный запах фимиама.
Людей на похоронах мистера Краучбека было не меньше, чем на мессе в предрождественскую ночь: почти все жители деревни, многие из соседних деревень. Глава судебной и исполнительной власти графства сидел на передней скамье слева, рядом с представителем рыцарей Мальты. Лейтенант Пэдфилд сидел вместе с англиканским приходским священником, семейным адвокатом и директором школы Богоматери-Победительницы. Хор из монахинь расположился рядом с органом на верхнем ярусе. Священники, за исключением трех, совершающих богослужение, заняли места вдоль стен алтаря. Дядюшка Перегрин окинул всех взглядом и убедился, что все на своих местах.
Бокс-Бендер не сводил взгляда с Анджелы и Гая, опасаясь совершить какую-нибудь ошибку в ритуале церковной службы. Он преклонил, как и они, колена, сел, затем снова опустился на колени, опять сел и поднялся, когда три священника, облаченные в черное, вышли из ризницы, еще раз сел, но забыл перекреститься при этом. Бокс-Бендер выполнял этот ритуал не вслепую. Он бывал на мессах и раньше. Он просто хотел выполнить все в точном соответствии с принятым обрядом. Глава судебной и исполнительной власти тоже не знал ритуала, и его тоже посадили в таком месте, чтобы он мог видеть других.
Заупокойная служба началась. Воцарилась полнейшая тишина. Слова молитвы были едва слышны даже на первых скамьях. Бокс-Бендер вовремя заметил, как его родственники перекрестились в момент отпущения грехов. На этот раз успел перекреститься и он. Затем начал петь хор монахинь.
Прислушиваясь к знакомым словам молитвы, Гай думал о своем отце.
Мистер Краучбек был всеми уважаемым, добрым, отзывчивым и добросовестным человеком, человеком, который по всем правилам своего вероисповедания был достоин спасения Души. Гай считал своего отца самым лучшим человеком на всем свете, единственным незапятнанным человеком из всех, кого ему довелось узнать.
«Сколько же из всех переполнивших сейчас церковь, – думал Гай, – пришли сюда, движимые простой учтивостью, и сколько для того, чтобы помолиться за то, чтобы добрая память о мистере Краучбеке светилась вечным негасимым огнем? Что ж, – продолжал размышлять он, – божья милость в учтивости: в том, что Артур Бокс-Бендер косит глаза, чтобы не ошибиться в своих действиях, в том, как прелат держит свечу у алтаря, представляя собой епископа, в том, что лейтенант Пэдфилд совершает бог его знает какое вездесущее чудо…»
Священник перевернул страницу молитвенника и перешел от проскомидии к канону. В тишине, воцарившейся после удара колокола, Гай поблагодарил бога за своего отца и мысленно переключился на свою смерть, к которой он был так близок, когда отступал с Крита, и которая могла теперь снова оказаться близкой во время выполнения миссии, предложенной ему безымянным подполковником.