Офицеры и джентльмены

Весь этот мучительный день Гай пролежал на койке, созерцая все детали гофрированной крыши постройки и слушая разносившуюся во всех направлениях оглушительную джазовую музыку. Молодой парень довольно часто приносил ему кружки с чаем и тарелки с несъедобным месивом. В медленном ходе бессонных часов второй ночи Гай твердо решил сбежать.

К ночи ветер утих. Его товарищи, подумал он, наверное, готовятся теперь к пятому прыжку с парашютом. Превозмогая боль, напрягая все силы и держась за спинки пустующих коек, он пробрался из одного угла палаты в другой, где стояла почти безволосая от долгого употребления половая щетка, которой, видимо, подметали пол. Пользуясь ею как костылем, Гай вышел из барака наружу. Он узнал окружающие здания; путь по асфальтированному грунту до офицерской столовой для здорового человека не составил бы никакого труда. Но именно теперь, впервые после своего неудачного приземления на парашюте, он почувствовал острейшую боль в травмированной ноге. Обливаясь, несмотря на прохладное ноябрьское утро, потом, он преодолел наконец пятьдесят трудных шагов до столовой. В алебардийском казарменном городке такой его подвиг, разумеется, не остался бы незамеченным. Здесь же никому до него не было никакого дела и никто не попытался ни остановить его, ни оказать ему помощи.

Наконец он добрался до столовой и, войдя в нее, опустился в кресло.

Один или два авиатора посмотрели на него изумленно, однако восприняли появление этого инвалида в пижаме с таким же безразличием, с каким несколько дней назад они встретили одетых в форму парашютистов с Гаем во главе. Стараясь преодолеть шум все той же джазовой музыки, Гай крикнул одному из них:

– Эй, послушайте, я хочу написать письмо!

– Пишите. Меня это никоим образом не беспокоит.

– А есть здесь где-нибудь листок бумаги и перо?

– Я что-то нигде не вижу. А вы?

– А что ваши ребята делают, если им нужно написать письмо?

– Мой старик всегда учил меня: «Старайся никогда не излагать свои мысли письменно».

Авиаторы посматривали на Гая с некоторым изумлением. Одни из них выходили, на их место приходили другие.

Гай сидел и ждал. И не напрасно. По прошествии примерно часа в столовую прибыла группа парашютистов, на этот раз во главе с капитаном Фримантлом.

Фримантл уже дважды откладывал до утра принятие того или иного решения в связи с исчезновением Гая. Безоговорочно он теперь не соглашался ни с одной гипотезой де Саузы, однако атмосфера таинственности вокруг их событий и явлений сохранилась, и он был совершенно не подготовлен к тому, чтобы увидеть Гая во фланелевой пижаме, с половой щеткой в руке. Фримантл медленно, явно опасаясь чего-то, подошел к Гаю.

– Слава богу, что вы пришли, – сказал Гай с непривычной для Фримантла теплотой.

– Да, мне нужно обсудить кое-что с начальником аэродрома.

– Вы должны забрать меня отсюда.

Капитан Фримантл служил в армии уже более трех лет, и, поскольку все связанные с Гаем события были истолкованы в столь мрачном свете, его решение было быстрым и точным.

– Это не в моей компетенции. Вас должен выписать начальник медицинской службы.

– Там, где я нахожусь, нет никакого начальника. Там хозяйничает какой-то санитар.

– Он тоже не компетентен. Документ должен быть подписан начальником медицинской службы.

Одиннадцать «клиентов» пребывали в мрачном настроении. Испытанные ранее подъем и веселье уступили место страху. На этот последний прыжок они шли явно поневоле. Де Сауза, увидев Гая, приблизился к нему.

– Значит, вы живы и здоровы, «дядюшка», – сказал он.

Гай был для де Саузы как бы источником, из которого он черпал все свои выдумки, помогавшие коротать время. Теперь всему этому наступил конец. Де Сауза сейчас стремился как можно скорее закончить курс обучения и вернуться в Лондон, к ожидающей его подружке.

– Я просто сойду здесь с ума, Франк.

– Да, – согласился де Сауза, – я не удивлюсь, если это действительно произойдет.

– Капитан Фримантл уверяет, что предпринять что-нибудь в отношении меня он совершенно бессилен.

– Да, да. По-моему, он действительно не в состоянии. Ну ладно, очень рад, что вы живы и здоровы, «дядюшка». Кажется, нас уже приглашают в самолет.

– Франк, а ты помнишь Джамбо Троттера, там, в алебардийском казарменном городке?

– Нет. Не могу сказать, что помню его.

– Он, наверное, смог бы помочь мне. Послушай, позвони ему, пожалуйста, как только вернешься в школу. Просто расскажи ему, что со мной произошло и где я нахожусь. Я могу дать тебе номер его телефона.

– Но вернусь ли я еще – вот вопрос. И в настоящее время этот вопрос беспокоит меня больше всего. Мы подвергаем свою жизнь страшной опасности всякий раз, когда поднимаемся на этом проклятом самолете, или, вернее, всякий раз, когда спрыгиваем с него. Не исключено, что я окажусь на койке рядом с вашей, да еще без сознания. А возможно, и вовсе подохну. Младший инструктор знаете как сказал нам: «Если парашют не раскроется, вы при падении сами же выдавите себе могилу глубиной пять футов, и останется только взять лопаты да засыпать ее выдавленной землей». Я нет-нет да и напоминаю об этой возможности Джилпину.