– Знаете, о чем я подумал? Не выпадет ли сегодня на мою долю такое счастье, что вечер у вас свободный? Мне хочется пойти куда-нибудь с вами.
– Свободна как птица, – сказала Вирджиния. – Это будет чудесно.
– А куда бы вы пожелали пойти? Боюсь, что я не очень-то разбираюсь в ресторанах. Здесь недалеко, напротив вокзала Виктория, есть небольшой рыбный ресторанчик. Я иногда хожу туда.
– А что, если пойти к Рубену? – предложила Вирджиния.
– Боюсь, что я не знаю, где он.
– Вы оставите там все свое состояние! – крикнул Гай со своей кровати.
– Ну
– Конечно, оставите, – сказала Вирджиния. – Гай абсолютно прав. Я просто попыталась вспомнить какое-нибудь уютное местечко.
– Ресторанчик, о котором я говорил, это очень тихое и уютное место. Он всегда поражал меня своей скромностью.
–
– И уж коль скоро зашла речь об этих корыстных вещах, – добавил дядюшка Перегрин, бросив укоризненный взгляд на племянника, – позвольте мне заверить вас, что это вовсе
– Пошли. Я не хочу больше ждать, – сказала Вирджиния.
Гай проследил за уходом этих совершенно не подходящих друг для друга людей с некоторым удивлением и не без досады. Если Вирджиния была свободна в этот вечер, рассудил, он, она должна была бы остаться с ним.
Они шли к ресторану сквозь влажную темноту. Вирджиния опиралась на руку дядюшки Перегрина. Когда на перекрестках или на поворотах он пытался, следуя старомодному этикету, занять более опасную сторону по отношению к движущемуся транспорту, Вирджиния решительно противилась этому, продолжая опираться на одну и ту же руку Перегрина. Вскоре они приблизились к рыбному магазину и, поднявшись по боковой лестнице на второй этаж, вошли в расположенный там ресторан. Незнакомая Вирджинии, но хорошо известная ненавязчивым, но разборчивым людям длинная комната с редко расставленными столами постепенно пропадала из видимости в слабом свете затемненных розовыми абажурами ламп времени Эдуардов. Перегрин Краучбек сбросил с себя пальто и шляпу, вручил свой зонт старомодному швейцару и сказал не без некоторого напряжения:
– Вы, наверное, хотите, так сказать, помыть руки и привести себя в порядок. Дамская комната, как я полагаю, где-то вон там, вверх по лестнице.
– Нет, спасибо, – сказала Вирджиния и добавила, когда их уже провожали к столу: – Перегрин, вы раньше когда-нибудь бывали с дамой в ресторане?
– Да, конечно.
– С кем? Когда?
– Некоторое время назад, – ответил дядюшка Перегрин довольно неуверенно.
Они заказали устрицы и белокорый палтус. Вирджиния сказала, что хотела бы выпить крепкого портера. Затем она спросила:
– Почему вы прожили всю жизнь холостяком?
– Я – младший сын в семье. Младшие сыновья в мое время не женились.
– О, чепуха! Я знаю сотни женатых младших сыновей.
– Это считалось довольно эксцентричным для землевладельцев, если, конечно, они не подыскивали себе богатую наследницу. У них не было никаких поместий. Они жили в небольших домиках, которые полагалось возвращать фамильным наследникам, то есть их племянникам или другим младшим сыновьям. Младшие сыновья всегда находились, если глава семьи умирал молодым. В прошлой войне они оказались очень полезными. В некоторых отношениях наша семья, пожалуй, была очень старомодной.
– А вам когда-нибудь хотелось жениться?
– Нет, пожалуй, нет.
Эти прямые вопросы личного порядка нисколько не смутили дядюшку Перегрина. Практически он был невозмутим. Никто еще, насколько он помнил, никогда не проявлял к нему такого большого интереса. Разговор продолжал нравиться ему даже после того, как Вирджиния спросила без обиняков:
– И много было любовных связей?
– О нет, боже упаси!
– Надеюсь, вы не гомик?
– Гомик?
– Вы не гомосексуалист?
Даже этот вопрос не смутил дядюшку Перегрина. С мужчинами он обсуждал эту тему очень редко, с женщиной – никогда. В откровенности же Вирджинии было что-то такое, что по-детски подкупающе привлекало его.
– О нет, боже упаси!
– Я-знала, что нет. И всегда так думала. Просто пошутила над вами.
– Раньше со мной никто
– Перегрин, а вы когда-нибудь лежали в постели с женщиной?
– Да, – самодовольно ответил дядюшка Перегрин, – два раза. Обычно я об этих вещах не рассказываю.
– Ну расскажите…
– Первый раз, когда мне было двадцать, а второй – когда сорок пять. Я не в восторге от этого дела.
– Расскажите мне о них.
– Это была одна и та же женщина.