Офицеры и джентльмены

– Но, Анджела, это ведь означает: «Пожалуйста, боже, пусть он упадет на кого-нибудь другого».

– Не будь глупой, Элоиз.

Обе эти женщины одного возраста знали друг друга с детских лет. Когда-то Чарлз Плессингтон одним из молодых людей, казавшихся подходящими для брачного союза с Анджелой. Он происходил из одного с Анджелой замкнутого круга нонконформистских семей, владевших землей. Однако она поставила в тупик сватов из клуба «Разумных», предпочтя протестанта и плебея Бокс-Бендера. За Чарлза вышла Элоиз и сделалась после этого не простой, а очень деятельной католичкой. Ее сыновья выросли и удачно женились. Ее единственной семейной проблемой была дочь Доменика, которой уже исполнилось двадцать пять лет; она пыталась найти свое призвание в монастыре, но потерпела неудачу и теперь водила трактор на ферме – занятие, изменившее ее внешность и манеры. Из застенчивой и несколько излишне женственной она стала теперь довольно шумливой, носила брюки, ходила вымазанной в грязи, пересыпала свою речь жаргонными словечками, характерными для скотного двора.

– Так о чем мы говорили?

– О Вирджинии.

– Да, конечно. За эту зиму и весну я очень полюбила ее, но, ты знаешь, я не могу рассматривать ее смерть как обыкновенную трагедию. Я вижу особое провидение божье в падении этой бомбы. Бог простит меня за такие мысли, но я никогда не была полностью уверена в том, что ее новое настроение надолго сохранится. И все же ее убило в тот момент, когда она могла быть уверена в том, что в конечном итоге попадет в царствие небесное.

– Нельзя было не полюбить ее, – сказала Анджела.

– Гай будет сильно переживать?

– Кто знает? Все это очень запутано. Ты знаешь, она забеременела до того, как они снова поженились.

– Я так и предполагала.

– В действительности я знаю Гая очень мало. Он так долго прожил за границей. Я всегда воображала, что он окончательно выбросил ее из головы.

– Они, казалось, были достаточно счастливы в те немногие последние дни.

– Вирджиния знала, как делать людей счастливыми, когда хотела.

– И что же теперь будет с моим крестником?

– Действительно, что? По-моему, я должна присмотреть за ним. Артуру это вовсе не понравится.

– Временами я подумывала усыновить ребенка, – сказала Элоиз, – сироту из семьи беженцев или что-нибудь в этом роде. Ты знаешь, пустые детские кажутся укором, когда так много людей осталось без крова. Это было бы интересно также и для Доменики, отвлекло бы ее от неумеренной выпивки и дурных компаний.

– Ты хочешь усыновить Джервейса?

– Ну не усыновить, конечно, не оформлять это юридически и не давать ему нашу фамилию или что-нибудь в этом роде, а просто позаботиться о нем, пока Гай не возвратится и не сможет создать для него дом. Каково твое мнение об этом?

– Это очень любезно. Артур был бы безмерно рад. Но надо спросить у Гая, конечно.

– Но ты ведь не будешь возражать, если я возьму малыша к себе, пока мы будем ждать ответа.

– Я не вижу никаких препятствий. Джервейс – очень славный ребенок, понимаешь, но Артур просто не переносит его присутствия.

– Вот летит еще один отвратительный снаряд.

– А ты помолись: «Боже, сделай, пожалуйста, чтобы этот был неисправный и не взорвался бы вообще».

Но снаряд был исправный. Он все-таки взорвался, но далеко от Вестминстера, на улице, уже разрушенной ранее упавшими бомбами и теперь совершенно безлюдной.

– Ты прочитала «Желание смерти»? – спросил Спрюс.

– Несколько отрывков. Обыкновенный дешевый любовный романчик.

– Дешевый любовный романчик? Да он вдвое длиннее «Улисса»! В наше время не очень много издателей имеют достаточно бумаги, чтобы напечатать его. Прошлой ночью я прочитал большую часть его. Не мог уснуть из-за этих проклятых снарядов. Знаешь ли, в «Желании смерти» Людовича что-то есть…

– Что-то очень безнравственное.

– О да, безнравственное, в высшей степени безнравственное. Я не удивлюсь, если узнаю, что роман будет иметь большой успех.

– Вряд ли это то, что мы ожидали от автора афоризмов.

– Интересно, что лишь очень немногие из великих мастеров литературной халтуры сознательно писали в начале карьеры всякую дрянь. В молодости большинство из них писали сонеты, один за другим. Возьмите Холла Кейна[110], протеже Роусетти[111], или молодого Хью Уолпоула[112], соперничавшего с Генри Джеймсом[113]. Дороти Сэйерс[114] писала религиозные стихи. Практически никто не намеревался писать халтуру. Те, которые начинают с халтуры, очень далеко не уходят.

– Еще один снаряд.

Это был тот самый снаряд, который всполошил Анджелу и Элоиз. Спрюс и Фрэнки не молились. Они просто отошли подальше от окон.

10

Франк де Сауза придерживался партизанского распорядка: спал по утрам, вел переговоры по ночам. В день приезда он появился ко второму завтраку.