Побывать во всех саклях, куда нас приглашали, мы, конечно, не могли, они же считали за особую честь принять у себя офицера, да еще своего будущего начальника. Под разными предлогами мы все эти приглашения отклоняли, побывав только у влиятельных «стариков» и у муллы; все это отнимало время и мешало делу, а его была масса: нужно было торопиться с отчетами, ведомостями и расчетами для погрузки, а также озаботиться фуражом. Не имея с собой писарей, мы оба часами сидели над листами бумаги, вычерчивая и подсчитывая.
Рано утром 25 июля на сборный пункт стали прибывать мобилизованные всадники. Снова проверка, снова браковка, и только часам к десяти утра мы смогли выступить походом в Грозный для погрузки в эшелон. По дороге нас настиг красавец всадник, в погонах подпрапорщика, с колодкой Георгиевских крестов, и просил о зачислении его в эскадрон. Он был так красив и эффектен на своей золотисто-рыжей кобыле, что мы им невольно залюбовались. Из предъявленных им документов явствовало, что это был старый всадник, службы 1911 года, окончивший учебную команду в Дагестанском конном полку. Он был сразу же назначен вахмистром эскадрона. Это была действительно находка для меня, вызывавшая в дальнейшем зависть у всех командиров эскадронов. Знание строевой службы, авторитет и личная храбрость сделали его моим незаменимым помощником и советником во все время моего командования 4-м эскадроном.
Часам к 4 дня, в колонне по три, мы вступили в город. На главной площади набранных всадников встретил начальник дивизии генерал Ревишин; пропустив колонну, он подозвал ротмистра Феденко-Проценко и меня и, благодаря за быстро выполненное поручение, сказал: «Слава богу, вы набрали молодцов, и по внешнему виду они так не похожи на тех, что были с нами в степях, а конского состава лучше и желать нельзя».
Придя на вокзал, мы с места же приступили к погрузке в поджидавший нас поданный к платформе состав. Погрузка шла чрезвычайно медленно; полудикие горячие лошади не хотели входить по сходням в вагоны. Неопытные к посадке чеченцы суетились, кричали, создавая путаницу и калеча лошадей. Чуть ли не каждой лошади приходилось завязывать глаза и грузить поочередно. Когда, наконец, часам к семи вечера все было закончено, нам сообщили, что приказано построить в пешем строю всех людей на платформе, куда вскоре прибыл правитель Чечни генерал Алиев[491]
в сопровождении начальника дивизии. Обойдя людей и поздоровавшись с нами, генерал Алиев обратился к джигитам с напутственным словом на чеченском языке. Генерал Ревишин[492] представил ротмистра Феденко-Проценко и меня генералу Алиеву, который в очень лестных словах благодарил нас за блестящий вид чеченцев, добавив, что от лейб-драгун он другого и не мог ожидать.С наступлением темноты, под страшную пальбу в воздух изо всех вагонов, мы покинули Грозный. Эшелон наш двигался невероятно медленно, повсюду останавливаясь и пропуская поезда, и только на вторые сутки ночью мы прибыли в Ставрополь, где и были отведены на запасные пути.
НОЧНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ЛЕЙБ-ГВАРДИИ ДРАГУНСКОГО ЭСКАДРОНА В ИЮНЕ 1920 ГОДА НА ДНЕПРЕ
[494]Сводно-гвардейский кавалерийский полк стоял в местечке на левом берегу Днепра. Собранная в кулак вся дивизия генерала Барбовича предназначалась препятствовать переправе крупных сил большевиков через Днепр.
12 июня командующий Сводно-гвардейским кавалерийским полком полковник Ряснянский вызывает полковника Александровского и поручает ему наблюдение за ночной экспедицией, заданной Драгунскому эскадрону. Цель экспедиции: проникнуть в нескольких верстах вверх по течению на находящийся среди Днепра остров и оттуда на затонувшую большую большевистскую баржу и забрать с нее ценное военное имущество.
Баржа находилась почти у самого берега противника. 14 июня вечером драгуны выступили в пешем строю. Забрав подводы, прошли восемь верст до следующего села, расположенного на берегу Днепра, как раз против острова. Нами реквизированы были все рыбачьи плоскодонники.