Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века

После установления бургиньонского правления в Париже тон секретаря в отношении герцога Жана Бургундского меняется, поскольку тот провозглашает себя защитником королевства и становится правителем при Карле VI. Особое внимание К. де Фокамберг уделяет по-прежнему действиям против англичан[430]. Так, осада Руана постоянно находилась в поле зрения секретаря, будь то введение налога «на оплату воинов… чтобы сопротивляться англичанам и поддержать жителей Руана» (10 октября 1418 г.), или забота о Париже в отсутствие короля и герцога Бургундского, «уехавших… против англичан, которые осаждали Руан» (22 октября, 12 ноября 1418 г.). И всякий раз он подчеркивает, что город «осажден королем Англии», «осажден врагами» (25 ноября, 12 декабря 1418 г.). Все яснее становилось отчаянное положение Руана, и послам короля приходилось оправдываться перед Парламентом за то, что они «меньше помогли Руану, чем намеревались и хотели помочь» (17 января 1419 г.). И все же Клеман не сдерживает досады и обиды за неминуемое падение Руана: «Пришли новости, что король Англии должен в ближайшее время войти в Руан по договору между ним и жителями города из-за отсутствия продуктов, ибо иначе силой оружия или атакой город взять было нельзя (ne mie prenable)» (17 января 1419 г.).

В протоколах Парламента К. де Фокамберг фиксирует продвижение английских войск как врагов, отбирающих у короля один город за другим, выражая досаду и обвиняя армию (9, 25 февраля 1419 г.). Так, взятие Понтуаза произошло «после того, как воины гарнизона ушли» (31 июля 1419 г.)[431]. С патриотических позиций осуждает он и окружение Дофина за сепаратизм и ослабление страны перед лицом общего врага — англичан (3–4 мая 1419 г.). И даже перед началом переговоров о мире, завершившихся договором в Труа, секретарь четко осознает, что именно отчаянное положение в стране вынуждает короля идти на заключение династического брака с врагом (17, 27 мая 1419 г.). Наконец, когда англичане подошли в августе 1419 г. к воротам Парижа, К. де Фокамберг уже не сдерживает эмоций и открыто обвиняет власти в бездействии: «Тогда в Париже был маленький гарнизон из-за отсутствия короля, королевы, Дофина, герцога Бургундского и других сеньоров Франции, которые до сих пор оказывали малое сопротивление англичанам и их предприятиям, начиная с осады Арфлёра; после этой осады англичане заняли Нормандию со многими городами и крепостями под предлогом и посредством споров и раздоров между сеньорами и народом королевства» (9, 11 августа 1419 г.).

Вот в такой атмосфере парламентарии узнали о завершающем этапе переговоров о мире в Труа. Могли ли они спокойно и радостно встретить весть о том, что регентом Франции станет король Англии Генрих V, которого они не переставали считать врагом страны, а после смерти обоих королей на трон Франции взойдет ребенок, рожденный от союза французской принцессы и английского короля?

В оправдание такого решения предлагался один, но бесспорный аргумент — «сохранение короля и его сеньории», т. е. спасение Франции как государства. При этом нет никаких сомнений, что это союз двух разных государств (29 апреля 1420 г.). Всю меру отчаяния французов и трагизм положения людей в «английской Франции» показывает одна «деталь», подмеченная К. де Фокамбергом: когда в Париж доставили письмо короля Карла VI с сообщением о заключении договора в Труа и с требованием всем принести клятву его соблюдать, прибыли также и письма короля Англии; желая довести до сведения собравшихся намерения их короля Генриха V, его послы поговорили с первым президентом Парламента и попросили его пересказать содержание письма, «так как не все смогут легко понять их французский язык». Убийственная деталь сильнее любых рассуждений показывает всю нелепость положения: вчерашние враги, да и просто чужие люди, должны, согласно договору, в одночасье стать «своими» (23 мая 1420 г.)[432]. Но они ими не стали: хотя теперь секретарь именует Генриха V «регентом и наследником Франции», он все равно остается королем «Англии и англичан»[433].