Эпоха Столетней войны, особенно на ее последнем, завершающем этапе, была отмечена зарождением патриотизма[428]
. О своеобразии проявления любви к родине в стенах Парижского Парламента уже шла речь, однако анализ взглядов гражданских секретарей на эту проблему, выявление способа восприятия ими чужих и своих дает интересные сведения о проявлении патриотизма в той среде французов, которые следовали букве закона и в силу этого оказались в «английской Франции». Прежде всего мне представляется важным обратить внимание на само присутствие у секретарей этих понятий — «чужие» и «свои», на четкое осознание, что англичане и французы — разные народы и враги, поскольку нередко в литературе мелькают рассуждения о том, что это разделение — плод воображения позднейшей историографии, «подстраивающей» события под уже известный результат и превозносящей победившую сторону как изначально более патриотичную[429]. Между тем протоколы Парламента убеждают, что у секретарей четко разделялись чужие и свои, и то, что англичане — это враги, не ставится ими под сомнение. Достаточно сказать, что до воцарения Генриха VI на троне «соединенного королевства» они пишут зачастую «англичан» с маленькой буквы, а французов всегда с большой (например, 14 января 1415 г.).Главное, в чем убеждают записи секретарей, — это четкое осознание парламентариями деления на французов и англичан и представление о французах как о неком единстве. Так, сообщая об аресте маршала Бусико маркизом Монферратом и капитаном ломбардцев, Н. де Бай уточняет, что они «изо дня в день обезглавливают и убивают французов» (4 октября 1409 г.). И до начала высадки англичан во Франции в 1415 г. Н. де Бай отмечает в протоколах сведения о них как о врагах. Приезд в Париж английских послов со свитой из 500 человек и оказанные им Парламентом почести, слишком пышные и пропавшие втуне, как и приход делегации во Дворец в Ситэ, где Парламент в числе других «выслушивал просьбы англичан», — все воспринимается секретарем как угроза стране (8, 16 августа 1414 г.). И хотя «англичане» приходят посмотреть Парламент (12 марта 1415 г.), но уже в обоснование вводимого налога говорится, что налог предназначен «для поддержания границ… из-за войны, которую вели англичане против королевства» (22 марта 1415 г.).
Осуждение гражданской войны также окрашено у секретарей в патриотические тона, поскольку она ослабляет королевство перед угрозой английского вторжения, да и привлечение, скажем, герцогом Бургундским «воинов из Савойи, Лотарингии, Германии и других иностранцев» подается как антинациональная акция (11 декабря 1415 г.). В это же время Парламент осуждается запрет герцога Бургундского своим подданным «вооружаться против англичан… ибо он заключил перемирие в войне с англичанами на один год, хотя король объявил войну англичанам» (11 августа 1416 г.); равно как он осуждается за связи с англичанами и пособничество им («помогал королю Англии и англичанам против общественного блага королевства») (22 января 1416 г.). Более того, несмотря на явные
Четкое разделение на французов и англичан, которые являли собой угрозу стране, очевидно у Н. де Бая (12, 13 августа 1416 г.): англичане ведут войну, грабят и убивают, поэтому действия против них справедливы (14 января 1417 г.).
И хотя К. де Фокамберг был сторонником