Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века

Наследственность и продажа должностей в Парламенте — явление более позднего времени, примерно конца XV в. В исследуемый период создаются парламентские кланы и династии, которые, конечно, были симптомом замыкания парламентской среды.

Но я думаю, что они создавались не только с этой целью.

Парижский Парламент не был в этот период полностью закрытой организацией; в него всегда мог попасть человек вне этих кланов и династий[123]. Но для службы в нем требовалось и длительное образование, которое кто-то должен оплачивать, и опыт работы в низших судебных инстанциях, в которые тоже не просто было попасть. Кому, как не самому судейскому, помочь своему отпрыску или близкому родственнику одолеть такой путь?

И парламентские чиновники открыто поощряли это, видя в новых поколениях перспективу своей деятельности, и защищали корпоративные интересы, принимая родственников из уважения к заслугам своих коллег[124]. Явных случаев фаворитизма парламентской среды обнаружено немного; вернее, в чистом виде их всего два (в остальных случаях соблюдена процедура выборов или иных законных путей вступления в Парламент). Первый: 28 ноября 1407 г. Анри де Сессар, сын чиновника Парламента, получил должность нотариуса вместо Ж. де Буа, ставшего секретарем, и Парламент дал ему отпуск для того, чтобы «поехать в Орлеан и сделаться лиценциатом гражданского права». Таким образом, он получил должность, которой формально не соответствовал, и основанием послужили исключительно его родственные связи. Во втором случае чиновник был принят в Парламент в знак уважения к заслугам отца: 18 января 1407 г. умер Жан д'Арси, прослуживший в Парламенте 36 лет (!), на его место через восемь дней был принят его сын Пьер д'Арси «даром короля и посредством отказа отца при жизни и во время болезни». Вот и все примеры открытой «семейственности».

И все же общественное мнение категорично и однозначно обвиняло в этот период Парламент в господстве «семейственности». Не дает ли это обстоятельство оснований усомниться в репрезентативности протоколов Парламента? Претензии общества к институтам королевской власти были выражены в ходе восстания кабошьенов в Париже и сформулированы в ордонансе 25 мая 1413 г. — программе реформ государственного аппарата. В разделе, посвященном Парламенту, статья 163 гласила: «В Парламенте много близких родственников, и это вызывает подозрение в пристрастности суда, что недопустимо ввиду суверенности Парламента». Устранить это зло предлагалось следующим образом: не допускать нахождения в Верховной и Следственной палатах Парламента более трех родственников одновременно, находящихся между собою не ближе, чем в третьей степени родства, «а президентов-родственников не допускать вовсе»[125]. Вскоре, как известно, ордонанс был отменен, восстание подавлено, однако важно, что оно выявило общественную оценку Парламента, в особенности реакцию на формирование нового привилегированного и замыкающегося слоя общества: чиновников суда.

Новейшие исследования о чиновничестве, прежде всего работы Ф. Отран, подтверждают, что в Парламенте одновременно заседали целые кланы или семьи, например дед, отец и сын[126]. Это справедливо тревожило общество, но совсем не тревожило Парламент. Почему? При исследовании принципов и процедур комплектования парламентских кадров мною не найдено ни одного протеста по поводу родственных связей нового чиновника. Более того, родственные связи не только не скрывались, но приветствовались. Ясно, что в этом вопросе существовал конфликт между взглядом непрофессионала на то, как работает суд, и самооценкой суда: по мнению общества, наличие близких родственников делало суд пристрастным, а по мнению чиновников, — более профессиональным.

Парламент осуществлял целенаправленную политику создания парламентских династий. Как доказала Ф. Отран, в период 1405–1417 гг. 73,8% чиновников Парламента находились в кровном родстве. Насколько такая политика была эффективна, можно судить по числу родственников среди чиновников-клириков: показательно не то, что их было меньше, чем среди мирян (что естественно, учитывая целибат католических священников), а то, что их было все же так много: к середине XV в. ⅓ парламентских чиновников-клириков состояла в родстве[127].

Внутри любого органа государственного управления существуют профессиональные секреты, элементы тайны. С другой стороны, корпоративность и сопутствующая ей монополия, в том числе на занятие, на профессию, присущие всякой профессиональной организации Средневековья (цех, орден и т. д.), сродни семейственности и включают взаимовыручку, родство и неформальные связи людей, отгороженность от остального мира. Не случайно такие организации зачастую именовались братствами. Люди, работавшие в Парламенте десятилетиями, становились близкими людьми уже в силу общности интересов, а родственные узы закрепляли корпоративность и монополию.