Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века

Это не противоречило оплате, однако Парламент волновали, в первую очередь, профессиональные качества чиновника. В подтверждение сошлемся на аргументы Жана Шантеприма, который отказал свое место в Парламенте племяннику, Жилю де Кламеси: последний имел степень лиценциата гражданского права, «был хорошим клириком и достойным человеком», к тому же сыном человека, верой и правдой служившего королю. Однако саму просьбу сообщил Парламенту первый президент Анри де Марль со слов канцлера герцога Орлеанского, причем последний также присоединился к ней, равно как и депутация от герцогов Бургундского и Беррийского. Скорее, в данном случае мы имеем дело с давлением политических кланов, а не с продажей должности. Все же Парламент уважил просьбу своего чиновника и счел его аргументы в пользу кандидата вполне приемлемыми (29 июля 1406 г.). И здесь, как и в предшествующем случае, чиновник был принят в Следственную палату, а на место Шантеприма перешел другой чиновник. Точно так же в Парламент был принят Никола Потэн, в силу отказа в его пользу, сделанного Гийомом Пайяром, ставшим епископом Люсона. И опять произошла перестановка: на место Пайяра в Верховную палату перешел Пьер д'Онуа, а на его место в Следственную палату был принят Потэн. Здесь вновь фигурирует просьба герцога Беррийского и дарственное письмо короля (3 апреля 1408 г.). Ходатайство чиновника, передающего свое место другому, учитывалось и в случае выборов, так что эти формы замещения должностей сочетаются. Когда освободились должности президента Парламента и главы Палаты прошений, во время выборов Никола д'Оржемон сказал, что П. Труссель, бывший глава Палаты прошений, а ныне епископ Пуатье, задолго до этого «отказался в его пользу от этой должности главы Палаты прошений», что подтверждало и королевское письмо-«дар». Учитывая это обстоятельство, «его выбрали на эту должность» (12 ноября 1409 г.). Любопытно, что вскоре это решение было отменено, так как 11 декабря в Парламент пришли «многие сеньоры, прелаты и другие из дома Берри» и просили отдать место главы Палаты прошений Жану де Марлю, сыну первого президента Парламента. После такого демарша последовал «добровольный» отказ присутствовавшего здесь Н. д'Оржемона от претензий на эту должность[119].

Помимо обязательного соблюдения парламентской иерархии, соответствия «одаряемого лица» парламентским критериям отбора, Парламент обращает внимание также и на иные обстоятельства. Так, 26 ноября 1412 г. Парламент не утвердил назначение на должность в Следственную палату нового кандидата, поскольку он был женат, а вакансия предназначалась для чиновника-клирика. 28 марта 1414 г. Парламенту пришлось даже прибегнуть к расследованию, прежде чем утвердить передачу должности: возникли подозрения в ее недобровольности, хотя обстоятельства были вполне правдоподобны. Советник Парламента, «очень старый, немощный и болезненный», пожелал передать свое место в Парламенте своему родственнику по материнской линии, «человеку доброго имени, вполне подходящему, лиценциату гражданского права и бакалавру канонического права». Однако на эту должность претендовали еще два человека, и Парламент решил провести расследование с целью установить, добровольно ли они отказались от своих претензий. Слово «деньги» не фигурирует в этой записи, но ясно, что именно они подразумевались под словом «сговор или соглашение», наличие или отсутствие которых должна была выяснить комиссия. И только выяснив, что не было «незаконного сговора», Парламент принял клятву нового чиновника.

Передача должности, как и выборы, предполагает большую привлекательность службы в Парламенте и, соответственно, наличие конкуренции. Поэтому, как и выборы, передачи должностей сходят на нет в период англо-бургиньонского правления: последний раз вакансия в Парламенте была замещена таким путем 27 октября 1425 г. и касалась должности судебного исполнителя.

Помимо обозначенных выше причин, практика отказов как форма передачи должностей в Парламенте предполагала и даже преследовала цель создания парламентских династий. Сама эта практика являлась поэтому составной частью процесса замыкания парламентской среды и превращения чиновников суда в «сеньоров закона»[120], а в дальнейшем — в «дворянство мантии». Привилегии, получаемые чиновниками суда, сближали их с дворянством (прежде всего, освобождение от налогов), не говоря уже о близости к трону и власти, об особом «благородном» образе жизни. Все это, кстати, объясняет, почему процесс получения чиновниками суда дворянского статуса отстает от уравнения в правах с «благородным» сословием[121]. Им было это и не особенно нужно, раз сама служба короне делала их «благородными», хотя, как известно, во Франции старое «дворянство шпаги», ревниво оберегая свои привилегии, так и не слилось с «дворянством мантии»[122].