Мой разум кружился и пытался переварить… все это. Было очень сложно просто не смотреть на нее. Я старался не сильно задумываться о том, что нахожусь в ее спальне, лежу в ее постели, в то время как ее рука прикасается ко мне, и о том, что ее отца, очевидно, не будет до утра.
— Так ей очень нравились пьесы?
— Да.
— Поэтому ты можешь цитировать Шекспира?
Я кивнул.
— Она любила Шекспира, — тихо сказал я. — Она все время мне его читала. Когда я был маленьким, мы ставили некоторые сценки с соседскими детьми.
— Звучит весело.
— Так и было. — Я осознал, что немного улыбаюсь, вспомнив одного из ребят, жившего ниже по улице. Я не мог припомнить его имени, но он был таким забавным, когда начал петь строки из «
Я вновь закрыл глаза, когда она продолжила водить рукой по моим волосам. Ее пальцы были такими теплыми, и я мог точно чувствовать, где именно они прикасались ко мне, даже когда траектория их движения менялась. Я снова открыл глаза и обнаружил, что она смотрит на меня. Не определив выражение ее лица, я задумался, не сожалеет ли она о своем решении позволить мне быть тут с ней.
— Мне правда можно остаться? — переспросил я для ясности, и чтобы дать ей возможность отказаться, если она передумала. Мне
— Ты можешь остаться, — кивнула она, — при одном условии.
— Каком? — спросил я, будто не был готов согласиться абсолютно на все, что бы она ни потребовала. Однако понимая это, я, тем не менее, не перестал волноваться о том, что она захочет взамен.
— Ты должен что-то поесть, — сказала она с совершенно серьезным выражением лица. — У меня такое чувство, что ты не ел весь день.
Я слегка улыбнулся и кивнул.
— Я приготовила блюдо мексиканской кухни, — сказала она, и я заметил, как ее щеки чуть порозовели, и она опять прикусила нижнюю губу. — Тебе нравится энчиладас?
Я прыснул через нос, стараясь сдержаться, но безуспешно.
— Да, нравится.
— Мексиканский рис с фасолью?
— Определенно. — Словно моей реплике не хватало восклицательного знака, мой желудок заурчал в знак признательности за такую идею. Более удивительным, чем возвращение аппетита в такой день, было осознание, что я также был странным образом расслаблен в ее присутствии.
Мою голову заполонили слова Шекспира: «У ней был нежный, милый, тихий голос — большая прелесть в женщине»42. Каким-то образом, Николь удалось успокоить мой разум.
Как она это сделала?
Глава седьмая
ОДИННАДЦАТИМЕТРОВЫЙ
Черт.
Николь умела готовить.
Возможно, я просто давно не ел ничего по-настоящему домашнего, но приготовленная ею мексиканская вкуснятина была лучшим блюдом на моей памяти. Когда она сказала «рис с фасолью», я предположил, что это будет полуфабрикат из коробки, но она явно от начала и до конца готовила все сама, вплоть до свежего перца чили.
Это было феноменально.
Хотя мой разум был не особо заинтересован в еде, тело цеплялось за ощущения, вызываемые вкусом теплого соуса и овощей. Я наполнил желудок тремя порциями и добавкой риса.
– Когда ты ел в последний раз? – спросила Николь с улыбкой, когда я заканчивал третью порцию.
– После игры, – ответил я.
– Сегодня была игра?
– Нет. Прошлым вечером.
– Так я была права, ты сегодня весь день ничего не ел?
Я покачал головой.
– Неудивительно, что ты так проголодался, – улыбнулась она.
– Думаю, все дело во вкусной еде, – ответил я.
– Спасибо. Я положу тебе немного в контейнер, и ты сможешь взять с собой.
– Правда?
– Да, правда.
На мгновение я задумался, какие вопросы повлечет за собой наличие в нашем холодильнике остатков домашней еды. Папа, похоже, не был против, чтобы Николь делала за меня домашку, но у меня было такое чувство, что он воспримет готовку, как переход через некую черту.
– Наверное, это не очень хорошая мысль, – сказал я.
– Ты довольно быстро передумал, – отметила Николь.
– Ну… – мозг заметался в поисках правдоподобной причины. – Если ее увидит мой папа, то захочет узнать, откуда она взялась. И впоследствии может случайно упомянуть об этом при твоем отце. Ведь твой работает на моего. Понимаешь ли…
– Да, наверно, ты прав, – согласилась она.
Она начала убирать со стола остатки еды и собирать блюда. Я прихватил наши тарелки и отнес к раковине. У нее не было посудомоечной машины, поэтому она мыла, а я вытирал все полотенцем. Голова снова начала затуманиваться – я мысленно видел маму: вот она готовит и моет посуду, а я сижу за столом и ем свежеиспеченное печенье или просто читаю комиксы в газете...
Разложив посуду по местам, Николь спросила, не хотел бы я посмотреть телевизор. Мы устроились на диване в гостиной, но я едва сдерживался, чтобы не прикрыть глаза, пока она переключала каналы в поисках чего-то стоящего. Похоже, проспав большую часть дня, я чувствовал себя еще более уставшим, чем если бы вообще не спал. Я ощущал измотанность, хотя была суббота и лишь половина одиннадцатого, а я недавно проспал, по меньшей мере, четыре часа.
– Тебе стоит пойти в кровать, – сказала Николь.