Огюст Бланки

Подобные откровения были возможны для Бланки лишь с Аделаидой Монгольфье, да и то до поры до времени. Порывает он и со старшим братом Адольфом Бланки, некогда столь трогательно заботившимся об Огюсте. Старший считает его неблагодарным, даже просто ненормальным. Адольф Бланки к этому времени становится директором Коммерческой школы. Он спокойно примирился с июльской монархией, и она его вполне устраивала, хотя он активно сотрудничал в сенсимонистском журнале «Продуктер», где он развивал консервативные стороны идейного наследия Сен-Симона.

Бланки холоден даже с теми, кого он называл друзьями, контакты и связи с ними сводятся до минимума. Все чаще он проявляет какое-то мрачное пристрастие к одиночеству. Чем глубже он проникается идеалом общественного блага и всеобщего счастья людей, тем более замкнутым, неприступным и непроницаемым с конкретными людьми он становится.

Такое поведение Бланки в значительной мере служит защитной реакцией. Звание революционера тогда во Франции было необычайно распространенным, даже модным, особенно среди молодых интеллигентов. Но чаще всего его присваивали себе люди, для которых революция служила лишь вывеской незаурядности. Бланки не хотел иметь ничего общего с этими фразерами, очень много и очень пылко распространявшимися о революционных идеалах. Для него революция была слишком серьезным делом, и ее дешевая реклама претила ему. С другой стороны, люди из его буржуазного окружения, с пониманием относившиеся к такого рода революционерам и не принимавшие всерьез их разглагольствования, в случае с Бланки приходили в недоумение. Они не имели ничего против тех, кто болтал о революции, но оставался в стороне от реального, особенно от опасного дела. Здесь все было иначе. Поведение Бланки обнаруживало такие признаки революционного подвижничества, что благонамеренные буржуа смотрели на него как на опасного фанатика. Его отказывались понимать в той атмосфере расцвета идеалов буржуазного преуспеяния, которая царила в эпоху Луи-Филиппа, от начала до конца пронизанной духом практицизма, расчета, выгоды. Бланки вызывал удивление, даже страх. Так возникала стена отчуждения между ним и родственной ему по происхождению социальной средой. И он уже сам сознательно отгораживался от нее, усугубляя и без того свойственные его характеру сдержанность, замкнутость, пессимизм.

И кто бы мог подумать, что в груди этого аскета и пуританина, сурового революционера, отрешенного от всех простых радостей жизни, чуждавшегося малейшей внешней сентиментальности, бьется чувствительное и нежное сердце? Что в нем, как драгоценное сокровище, сохраняется уже много лет любовь к обожаемой юной девушке? Пошел седьмой год со дня его знакомства с Амелией-Сюзанной Серр. Девочкой двенадцати лет полюбила она своего учителя, а теперь, достигнув восемнадцатилетнего возраста, еще больше укрепилась в своем чувстве. Она уже хорошо знала, что ее возлюбленный не может принести ей безоблачного счастья. По принятым тогда нормам, помолвка с этим молодым человеком — чистейшее безумие. Давно ее родители терпеливо и настойчиво доказывали ей это. Если в начале романа они довольно спокойно согласились на помолвку, то затем их настроение переменилось. Не оправдались надежды на то, что детская любовь дочери не выдержит испытания временем. Зато подтвердились самые худшие опасения относительно жениха. Его активность в борьбе с Бурбонами еще можно было понять как дань юношескому задору. Но после установления «лучшей из республик» в лице Луи-Филиппа революционная деятельность Бланки, по мнению богатого и респектабельного архитектора г-на Серра, не имела больше никакого смысла и оправдания. К тому же молодой человек в своей революционной страсти не хотел знать никаких границ. Едва выйдя из одной тюрьмы, он попадал в другую. Сначала Ла Форс, потом Сент-Пелажи, тюремная больница, версальская тюрьма, снова Сент-Пелажи. А его нашумевшая речь на «процессе пятнадцати» не оставляла никаких сомнений в намерениях этого прирожденного каторжника. К тому же он постоянно болен, не говоря уже об отсутствии у него всяких средств к существованию. Нечего было и думать, что он окажется способным содержать семью. Все эти неотразимые доводы против брака родители многократно повторяли дочери.

Но Амелия-Сюзанна была не только цветущей юной красавицей и талантливой художницей, но и поистине героической личностью. У нее хватило воли выдержать жестокий скандал, но настоять на своем и получить согласие родителей! Браки для людей их круга всегда являлись лишь хорошо рассчитанной сделкой. Амелия добилась торжества романтического чувства над священным принципом буржуазной собственности. 14 августа 1833 года в мэрии 8-го округа Парижа состоялась церемония бракосочетания. До церкви дело не дошло. И в этом невеста согласилась с Бланки, давно исключившим религию из своей жизни и принимавшим ее в расчет только в качестве своего смертельного врага.