Читаем Огюст Бланки полностью

Говорят, что и сейчас Мон-Сен-Мишель является единственным историческим памятником Франции, который не разочаровывает, когда его впервые видят воочию. Эта вырастающая из моря и песка громадина, поразительное единство природного и человеческого творения, выражающая необыкновенную устремленность вверх, к небу, вот уже тысячу лет никого не оставляет равнодушным.

Бланки, питавший неприязнь к романтике и к такому ее воплощению, как готическая архитектура, не испытывал никаких приятных чувств, когда ему приказали выйти из тюремной повозки и идти под конвоем по единственной улочке деревушки, прилепившейся к скале. Он видел неспокойное по-зимнему море, другую, необитаемую скалу Томблен, возвышавшуюся севернее, однообразный скалисто-песчаный берег, омываемый прибоем. Узников вели к башне Клодин, к находившимся рядом тюремным воротам Шателе, которые открылись, чтобы, как страшная пасть, поглотить свои жертвы.

Совершаются обычные формальности приема заключенных в тюрьме, столь знакомые Бланки. Потом его снова ведут все выше по каменным лестницам, сводчатым коридорам, внутренним дворам, чтобы после перехода по этому лабиринту запереть в одиночную камеру. «Он чувствует себя, — пишет Гюстав Жеффруа, — глубоко запрятанным в эту каменную громаду, очертание которой он заметил лишь мимоходом. Расположенная на скале, окруженная зыбучими песками, где почва всегда готова провалиться и уходит из-под ног путника, тюрьма кажется заключенной в естественную тюрьму суровым тюремщиком, которой является сама природа. Поднимаясь по лестницам, проходя сводчатые коридоры и дворы, Бланки своим проницательным взглядом быстро уловил тайну постройки. Усилия человека здесь были направлены к тому, чтобы использовать материал и форму скалистой пирамиды, От основания до вершины здесь сплошной камень. Глыбы тесаного камня как бы прирастали непосредственно к скале. В каждом углублении, на каждом выступе скалы укреплена глыба, воздвигнута стена. Гранитные выступы оформлены в могучие устои, гранит же превращен в каменные кружева, украшен скульптурными изображениями и высится остроконечными башнями. Скала же является основанием для романских столбов и готических колонн. Иногда на высоте ста метров над уровнем моря гребень скалы торчит между плитами пола, как будто ее острый хребет прорезал гранит, под которым его хотели спрятать. Происходит борьба между дикой скалой и камнями, которые взвалили на нее».

Теперь здесь начинается борьба между человеком, которого решили нравственно, духовно раздавить, парализовать его волю, его яростный бунт против жестокой несправедливости жизни, и теми, кто пытается использовать суровую обстановку заточения в Мон-Сен-Мишель для сохранения своей власти и привилегий.

<p>МОН-СЕН-МИШЕЛЬ</p>

Камера, в которую поместили Бланки, находилась в части тюрьмы, называвшейся «малое изгнание». Но для него это вечное, пожизненное изгнание из среды нормального существования. После того как тяжелая, окованная железом дверь захлопнулась и он остался один, Бланки подошел к нише, в которой было узкое окно, похожее на амбразуру, заделанную решеткой. За ней открывалась широкая перспектива, простирающаяся на много километров. Окно выходило на юго-восток. На фоне монотонных, серых, однообразных прибрежных песков справа виднелась река Куэснон, отделяющая Нормандию от Бретани. За блеклым пейзажем высилась вершина горы Рош-Тюренн, в туманной дымке просматривался край Авранша. Взглянув в другую сторону, можно увидеть каменистые холмы вплоть до Сервена, выступавшие светлыми пятнами на сером фоне песков. Но главное, что открывалось взору во время прилива, — это волнующееся море с белыми гребнями волн прибоя. На зеленоватом пространстве моря виднелись одинокие паруса рыбаков. Однако созерцание моря, которое всегда успокаивает человека, не могло разогнать тоску заключенного…

Бланки мерит шагами площадь своей камеры, в которой около десятка квадратных метров. В ней тяжелая деревянная кровать, стол, стул, неизбежная параша. Зимой, когда окно приходится закрывать, спасаясь от жестоких порывов ветра, дождя и снега, в камере тяжелый воздух. Печь растапливают в большие холода, и тогда камера наполняется дымом из-за плохой тяги, так что заключенный буквально задыхается. Не потребовалось много времени, чтобы изучить свою камеру, в которой Бланки суждено провести много времени, возможно, всю жизнь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное