Огюст Бланки

Побег назначили на воскресенье 27 августа 1865 года, в день приема посетителей. Пришли два брата Левро с другом-студентом Ламблином. Затем явился Казаван. Закрыв дверь палаты, немедленно взялись за работу. Леон Левро коротко обрезал волосы Бланки, сбрил ему усы и бороду. Бланки совершенно преобразился, и друзья ее удержались от смеха. Смеется и сам Бланки, взглянув на себя в зеркало. На него еще надевают светловолосый парик.

Но вот кончается время, отведенное для посетителей. Слышно, как по коридору удаляются гости, навещавшие других больных. Первым из палаты выходит Ламблен, за ним Бланки, который разговаривает на ходу с Леоном Левро. Замыкают Эдмон Левро и Казаван, который в дверях задерживается и громко говорит, обращаясь к пустой комнате:

— Да, да, как договорились, дорогой друг. Я приду в четверг!

Вся группа спокойно проходит мимо охранника, который не узнает Бланки. Теперь надо подождать где-то около Северного вокзала отхода поезда, билет на который уже купили. Бланки прогуливается некоторое время по Севастопольскому бульвару и лишь за две минуты до отхода поезда является на перрон, заходит в вагон, и поезд трогается.

Неужели успех? Значит, никто ничего не заметил? Но это было не так. Сразу после ухода Бланки в его палату зашла молодая монахиня. Позже она расскажет племяннице Бланки, что увидела на полу бороду и волосы Бланки. Но она не сказала никому ни слова. Только на другое утро обнаружилось все, и директор больницы Демазьер сообщил о бегстве в полицейскую префектуру...

Но Бланки был уже далеко. В Брюсселе. На свободе.

Старик

Неудачи преследовали Бланки всю жизнь. Чего стоят злосчастные попытки бегства из тюрем Мон-Сен-Мишель и Бель-Иль! И вот наконец успех. Может быть, его шестидесятилетие окажется переломным в судьбе Бланки? Действительно, никогда еще он не пользовался такой любовью и преданностью своих последователей. Возникает бланкистская партия! Естественно, он хочет, чтобы все знали, как ошибались те, кто говорил, подобно Прудону, что над всеми его начинаниями тяготеет проклятие. В 1860 году, когда Бланки вернулся в Париж, Прудон злобно заявил, что неисправимый авантюрист постарается затеять новое преступление. Однако, утешался этот «социалист», «любое предприятие, с которым Бланки связывает свое имя, обречено на неудачу».

Бланки знал, насколько широко распространено это мнение. Поэтому он спешит оповестить о своем успехе. Перед отъездом в Брюссель он написал открытое письмо в парижские газеты, помеченное «Париж, 28 августа», которое было напечатано. Бланки объясняет мотивы своего побега и разоблачает беззаконие властей. Когда он подал апелляцию, то суд должен был по закону рассмотреть ее в 41 день. Но дело затянули на 142 дня. Поэтому, пишет Бланки, «вместо четырех лет я провел в заключении четыре года и шесть месяцев... Я не хотел еще дольше подчиняться беззаконию».

На первый взгляд письмо Бланки вызывает странное впечатление. Неужели он хочет показать пример уважительного отношения к закону и убедить, что его побег не является нарушением законности? Но это смешно, ибо вся деятельность Бланки была не только отрицанием законов Империи, но и самого ее существования. В действительности письмо оказалось результатом чисто психологического рефлекса, с одной стороны, расчета и предусмотрительности — с другой. Прежде всего он хотел дать знать всем, особенно своим сторонникам, что он не только существует, но исполнен решимости продолжать борьбу. Ведь известие об удачном побеге неизбежно привлекало больше внимания, чем десятки статей в каком-нибудь журнале вроде «Кандида». Вездесущая полиция несокрушимой Империи снова осталась в дураках!

Но сыграло роль и еще одно важное обстоятельство. Бланки на горьком опыте убедился, что любое его действие, любой шаг подвергаются клеветническому извращению, что властям недостаточно держать его в тюрьмах. Им надо морально уничтожить его. Это началось «документом Ташеро» и продолжалось на суде в Бурже, где его крайне сдержанное поведение 15 мая 1848 года представили в немыслимом виде коварного заговора. А его портрет в буржуазных газетах изображал Бланки в образе кровожадного чудовища. Можно было не сомневаться, что враги пустят в ход в связи с его побегом из больницы Неккера какую-то новую выдумку как плод непредсказуемой полицейской фантазии. Поэтому он хочет заранее дать общественности свою, правдивую, версию этого дела. Наученный горьким опытом, он предусмотрительно обезоруживает клеветников.