Читаем Огюст Бланки полностью

Но свидания, передачи, право читать книги и писать вовсе не говорят о том, что в Мон-Сен-Мишель все же шли на какие-то поблажки для заключенных, которые скрашивали им жизнь в тюрьме. В действительности это были показные либеральные жесты для маскировки превращения пребывания в тюрьме в сплошную невыносимую пытку. Еще до появления там Бланки, за семь месяцев раньше, в Мон-Сен-Мишель заключили Барбеса, Бернара, Делькада и Остэна. В конце 1839 года здесь появляется новая группа осужденных участников майского восстания: Ноэль, Рудиль, Гильмен и Базелак. Но Бланки отделен от них каменными стенами и строжайшим запрещением узникам иметь какие-либо контакты друг с другом. Под страхом сурового наказания запрещено произносить хоть одно слово, когда заключенного ведут по коридору мимо дверей камеры друга. Запрещается также разговаривать с охранниками. Запрещено писать письма кому бы то ни было, кроме родителей и близких родственников. А в этих письмах не должно содержаться даже малейшего намека на условия жизни в тюрьме. Однако официальные запреты, как ни строги они были, еще не самое страшное. Ужасен был режим полнейшего произвола. Наказание могло обрушиться на несчастного узника из-за любого каприза, прихоти, придирки, самодурства начальника тюрьмы и его приближенных. Их фантазии в изобретении поводов для самых мучительных и издевательских наказаний не было предела.

Как раз в момент прибытия Бланки в Мон-Сен-Ми-шель происходила чудовищная раслрава над его товарищем по «Обществу времен года» Мартином Ноэлем. Он хотел взять взаймы у богатого Барбеса 20 франков. Но Террье, не допускавший никаких связей между заключенными, сам предложил ему взаймы. Ноэль не пожелал быть должником своего палача. Это было расценено как оскорбление начальства, и ежедневно почти каждые полчаса днем и ночью в камеру к Ноэлю врывалась свора охранников, под предлогом контроля и обыска они сбрасывали заключенного с койки и жестоко избивали его. Протест Ноэля вызвал припадок ярости Террье, и он приказывает заключить его в карцер. Несчастного хватают за ноги и тащат по длинным коридорам, а затем по длинным и крутым лестницам в глубокое подземелье. Голова Ноэля разбивается о каменные ступени. Изуродованного, избитого, раненного в спину саблей, его бросают в карцер, представлявший собой нишу в полтора метра высотой, высеченную в скале. Здесь нет света, стены сочатся холодной водой. Ноэля заковывают в кандалы и цепью прикрепляют их к кольцу, вделанному в стену. Израненный и избитый, он мог только лежать ничком на куче соломы, брошенной на каменный пол. К его голове ставят лишь черный хлеб и кружку с тухлой водой. И так продолжается несколько недель. Минимальным сроком заключения в карцер считались семнадцать суток...

Подобные расправы не были случайными или редкими. Никто не был ни на минуту гарантирован от такой же участи. И сознание бессилия, ужасы заточения жестоко травмировали психику заключенных. Штауб, один из политических узников, кончает самоубийством, перерезав себе горло бритвой. Другой, Остэн, сходит с ума. Его объявляют симулянтом и бросают в карцер. На протяжении полугода он оглашает тюрьму безумными криками. Несчастный вообразил, что здесь же, рядом с ним, заключены его отец и брат, и он без конца взывает к ним. Его громкие призывы, особенно по ночам, слышит и Бланки, сердце которого сжимается от жалости и гнева.

Единственное право заключенного — возможность читать и писать. И Бланки пытается забыться, читая все подряд. Он получил несколько книг, позволивших ему изучить многовековую историю Мон-Сен-Мишель, узнать, кто здесь страдал до него. А их список был поистине бесконечен и разнообразен. Кого здесь только не было,

включая трех пленных русских генералов во времена Наполеона!

У него хватает воли сосредоточить свои мысли на занятиях наукой. Несколько тысяч страниц он исписал в своей камере. К сожалению, невозможно узнать, о чем он писал. Рукописи оп передал матери, а она с ее своеобразной мерой ценностей решила однажды уничтожить их и сожгла как ненужный и даже, возможно, опасный хлам. Так оказался утраченным бесценный источник сведений о годах жизни и деятельности Бланки во время заключения в Мон-Сен-Мишель. И все же мать Бланки достойна благодарности: ведь она одна в это время поддерживает его связь с внешним миром. Огюст ждал приезда Амелии. Но в сентябре приехала ее мать и то лишь для того, чтобы сообщить ему о болезни его жены, не позволяющей осуществить задуманный план поселиться вблизи тюрьмы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное