Огюст Бланки

Этот отзыв стал известен Бланки, который почувствовал себя жестоко уязвленным. Видимо, импульсивно он сразу написал возмущенное опровержение, причем в очень своеобразной форме. В этом любопытнейшем психологическом документе Бланки пишет о себе в третьем лице, обозначая имя только двумя буквами «Бл.». Не предназначался ли текст, совсем недавно найденный в рукописном фонде Бланки в Национальной библиотеке в Париже, для того, чтобы опубликовать его за подписью кого-либо из друзей Бланки? Возможно. Во всяком случае, вот как Бланки опровергает больно задевший его отзыв Ногеса: «Никто не был более популярен и любим, чем он (то есть Бланки. — Н. М.), в «Обществе друзей народа» и позднее... Но по мере роста его влияния множились ненависть и враждебность к нему, они не переставали увеличиваться из-за расширения его авторитета, уважения к его способностям, которые ему особенно не могли простить. Впрочем, это невольно признает сам автор (то есть Ногес. — Н. М.), когда пишет, что Бл. воодушевлял свое окружение, не приобретая влияния вне его. Но кто же может судить о человеке, кроме окружающих? Антипатия людей, не знавших его близко, не может быть ничем иным, кроме заблуждения или слепоты. Сказать, что человека никто не любит, — это тяжелое обвинение. Бл. стал жертвой такого суждения только в результате грубого извращения истины. Никто и никогда не внушал более искренней и глубокой привязанности. Его старая тетка, его мать, его жена, его давний близкий друг с восторгом обожали его. Несколько окружавших его искренних политических друзей, все они любили его. Но что могут значить горячие дружеские чувства узкого круга по сравнению с широким разгулом клеветы, порожденной завистливыми амбициями? Человек, которого боятся, всегда остается виноватым. Впрочем, Бл. из-за своего отвращения к лицемерным рукопожатиям и к бесстыдной лести предпочитает терпеть нападки. Много неразборчивых подхалимов, расточающих лесть кому попало, приобретают благодаря этому популярность, секрет которой в их цинизме».

Негодование Бланки во многом справедливо, но, увы, далеко не во всем он прав. Само его раздражение, болезненная обидчивость, уязвленная гордость, наконец, явные преувеличения в степени его «обожания» анонимными друзьями подтверждают, а не опровергают суждения Ногеса. Когда Юпитер сердится столь гневно, то, значит, он не прав... Беспристрастная объективность вынуждает признать, что в отчуждении между Бланки и многими его товарищами был виноват отчасти он сам.

К счастью, а вернее, благодаря общему несчастью, чем, в сущности, было заключение в Мон-Сен-Мишель, разногласия между политическими заключенными отступают перед той непрерывной войной на уничтожение, которую вела администрация тюрьмы против них. Облегчением участи этих несчастных была возможность созерцания моря и неба, песчаного или скалистого побережья. Поэтому так много времени они проводили, прильнув лицами к решеткам окон своих камер. С высоты скалы открывалась широкая панорама берега, омываемого прибоем. Они жадно вдыхали свежий морской воздух. Какое это было неоценимое благо, хоть как-то смягчавшее их страдания! Внезапно нависла угроза и над этой маленькой привилегией. Нетерпеливому и предприимчивому Дельсаду пришла в голову идея установить связь с кем-либо из часовых. Он написал записку и бросил ее из окна незнакомому солдату. Начальник тюрьмы немедленно доложил министру. Возникли опасения, что имеющиеся среди солдат уроженцы Парижа проявят симпатию к узникам и станут их сообщниками. Уже до этого состав гарнизона крепости-тюрьмы обновлялся каждые три месяца. Теперь же заключенным запретили приближаться к окнам, а солдатам приказали следить за выполнением этого распоряжения и в случае отказа отойти от окна — стрелять. Первой жертвой нового порядка оказался Бланки. Затем та же история случилась с Дельса-дом, Бернаром, Киньо и другими. Бланки и его товарищи протестуют, но все тщетно. Однажды вечером Дель-сад приблизился к окну. Немедленно часовой пригрозил стрельбой, и тогда заключенный схватил горящую свечу и поставил ее на окно, крикнув часовому: «Стреляй же, гадина, так тебе будет удобнее целиться!» Он прибавил еще несколько крепких бранных слов. Так возникло дело об оскорблении солдат. А затем заключенных обвинили еще и в том, что они бросают камни в часовых. При всем желании они не могли этого сделать, ибо им неоткуда было взять эти камни. Однако камни в часовых действительно бросали, но не из камер заключенных, а из квартиры начальника тюрьмы. Так забавлялся его сын.