Огюст Ренуар

В период, когда идея групповой выставки получает практическое осуществление и «корпоративный» дух воодушевляет ее участников, живописец остро чувствует своеобразие духовно близкой ему творческой личности. Интерес Ренуара к раскрытию сложных многогранных характеров проявился в психологически-содержательных образах Моне (1872, 1875), Сислея (1872), Шоке (1876). Но линия аналитического портрета не стала для него ведущей. Несмотря на то, что некоторые характеристики Ренуара отмечены проникновением в интеллектуальный мир модели (яркий пример тому изображения Виктора Шоке), он сравнительно редко создает сложно-психологические портреты.

Этого «живописца счастья», как назвал его А. В. Луначарский, больше влечет простодушная ясность детских и женских характеров. И здесь он ищет такие черты, которые не позволяют нарушить душевное равновесие самого художника, поколебать его представления о внутренней цельности человека.

Только в юных образах открывает Ренуар созвучную собственному мироощущению гармонию. Его портретам свойственна всегда большая теплота и искренность. Живописец, который хотел передать красочное богатство мира и обладал удивительным чутьем колориста, находит в облике детей и женщин столь необходимые ему «радостные цветовые сочетания». Изображая детей, Ренуар любуется румяными личиками, блеском сверкающих глаз, шелковистыми волосами с вплетенными в них яркими лентами. Ребенок в его искусстве приобретает почти символическое значение естественного здорового начала, олицетворяет единство духовной и физической чистоты. Полная наивного очарования девочка Легран; серьезная Гримпель; шаловливая Шарпантье; хрупкая Жанна Дюран-Рюэль, позирующая художнику с кокетством взрослой дамы; светски-благопристойная Марта Берар — все они индивидуальны и похожи одновременно, потому что в них воплотился идеал художника. Обаяние женственности, которого постоянно ищет Ренуар в своих героинях и которым он восхищается с истинно романской откровенностью, открывается ему даже в детских моделях. В этих «маленьких женщинах» художника волнует та же грация, то же изящество, что и во взрослых парижанках.

Ренуар часто изображал своих героев в пейзажной или жанровой среде. В этом проявилась характерная для французского портрета того времени тенденция представить человека в неразрывных связях с природой и жизнью.

Испытывая «страстное наслаждение процессом живописи», мастер отвергал «думающие фигуры», которые мешали ему «петь свою песню во весь голос». Но зато, когда живописец видел модель, «чья кожа не отталкивала свет», его сомнениям приходил конец. Это могла быть простая служанка и аристократическая дама, натурщица с Монмартра и популярная актриса.

В 70-е годы Ренуар написал несколько портретов известных тогда в Париже актрис — Самари и Анрио. Ренуар любил зрелища: не нравоучительные пьесы и слезливые мелодрамы, а веселые спектакли Комеди Франсэз и процветающее в то время «Варьете». Здесь он находил своих единомышленников — артистов, которые хотели дарить людям только радость. А его наблюдательный глаз художника отмечал подвижные лица молоденьких актрис, выразительность их мимики, отточенные требованиями сцены гибкость и пластику движений. Он радовался изысканной простоте их туалетов, неожиданным эффектам искусного макияжа, всем этим маленьким секретам, которыми в совершенстве владеют парижанки. Портретный метод мастера основан не на сложном анализе или глубокомысленном размышлении. Это удивительно тонкое и острое переживание мимолетных психологических нюансов и неуловимых мимических оттенков. Передать их, казалось бы, почти невозможно. Невозможно — но только не для Ренуара. Его обостренная реакция на зрительные впечатления позволяет передать все это с необыкновенной жизненной убедительностью и живописным артистизмом. В одной и той же модели мастер каждый раз открывает нечто новое: вот Самари в домашнем платье, веселая, непринужденная; вот она же с веером в руке, смотрящая томно и чуть рассеянно; вот актриса словно беседует с кем-то, и ее лицо отражает и радостную готовность улыбки, и внимательную заинтересованность, и оживление; вот она стоит в вечернем платье, светски радушная и приветливая.

В портрете Анрио нет того, что можно было бы назвать зрительной достоверностью формы, цвета или рисунка, но его живопись кажется столь же одухотворенной, как и сама жизнь. Окутанный ясным светом, контур фигуры будто сливается с мягко-сияющим опаловым фоном. Лишенный теней цвет плывет, обволакивает формы, почти растворяет их. Тонкий, подобный акварели мазок передает воздушность голубоватой ткани, серебристое мерцание ожерелья, нежность жемчужно-розовой кожи. Очертания овала лица, покатых плеч и рук даются только намеком, который убеждает больше, чем добросовестное описание. Все зыбко, все ускользает, струится, и в этой неопределенности начинают влажно сиять глаза, дрожать ресницы, гореть румянец.