Оглашенные

– Да, я страстно хочу проиграть. Но я никогда не проигрываю. И это, поверьте, даже скучно.

– Но я же сейчас скажу наобум – и вы проиграли…

– О, как бы я хотел надеяться!

– Ну как хотите…

– Ну… – ПП застыл в позе «юноши, играющего в свайку». – Помните, у Пушкина? «Юноша бодро шагнул, наклонился рукой о колено…»

– Ну, восемь.

ПП тут же метнул.

– Раз, два, три… – отсчитывал ДД. – Шесть, семь…

Камень вдруг остановился и камнем же пошел на дно. Как нырнул. Как живой.

– Восемь… – как-то по-детски жалобно сказал ДД.

– Трудно даже скрыть, как я огорчен, – сказал ПП, принимая от ДД деньги. И скрылся в кустах.

И ДД в задумчивости почесал себе нос.

Нам трудно сообщить в точности, что он думал. Мы подслушиваем и подсматриваем, не более. Однако его вид красноречив. С одной стороны, нос чешется обычно к выпивке. С другой – не такой он дурак, чтобы надеяться на возвращение ПП. С третьей, раз так – с утра он не собирался. Даже вот пробежался до моря с намерением искупаться на рассвете. Вид у него вполне пляжный, хотя в принципе ни купаться, ни загорать он не любит, поскольку по роду своей деятельности всю жизнь проводит на пляже. Поэтому либо – либо. Чтобы сотрудники не разленились, он должен подавать пример: у себя он не купается и не загорает. Но здесь – другое дело. Здесь он может себе это позволить. Он в шортах, кедах, в дурацкой кепочке с долгим козырьком, с полотенцем на шее. И вот, так и не искупался. Этот тип… С одной стороны, он впервые встречает такого. С другой – он подозрительно что-то далекое, но с ним самим бывшее напоминает… И вот ДД силится и никак не может вспомнить. Он прохаживается, внезапно брошенный ПП, по кромке воды, по бережку – все в профиль и в профиль, поклевывая головой и высоко поднимая свои тонкие, долгие ноги, и его длинный козырек еще более подчеркивает его сходство с предметом его занятий – с птицей. Так он прохаживается и размышляет, и то, что размышляет он о ПП, на этот раз можно утверждать точно, потому что он выискивает из всей гальки камни поплоще и пробует их забросить, но они у него никак не прыгают, а тонут опять же как камни: идут на дно.

И тут он смеется, удовлетворенный своей потерей.

И он решительно раздевается до трусов, чтобы тут же наконец искупаться. Но, раздевшись, он в воду не идет, а садится и смотрит на море, каким-то образом снова умудрившись оказаться к нам боком.

Так он голо сидит, как большая общипанная птица, и теперь, наверное, сравнивает моря: свое, северное, Балтийское, с этим, южным, Черным. Никакого сравнения! Бесптичье. Песка нет. Этот серый цвет гальки на прибрежной полосе все губит. Не только с фауной, но и с флорой тут как-то хуже. Надо все-таки дойти до так называемой реликтовой рощи. Пока солнце…

Пока солнце не добралось до пляжа. Оно уже совсем вышло из-за гор и зависло над ними, как луна. Оно осветило все море, и море стало действительно черным. Как нефть, как ртуть, как амальгама, как зеркало… как вакса, как начищенный ботинок. Что-то такое. ДД передумал купаться.

Он еще потоптался: возвращаться или идти вперед? Туда, где реликтовая роща. Если этот тип не соврал… Но если и соврал, то как далеко?..

Он видит наконец птицу. Это всего лишь чайка. Но все-таки.

И он идет туда, где чайка. Вперед-таки, а не назад. Как журавль вышагивает он, поклевывая своим козырьком на север.

Зачем он сюда приехал? Строго говоря, сачкануть. Искупаться. Купаться не хочется. Реликтовая роща и предстоящая экскурсия к обезьянам его не так уж интересуют. Обезьяны его не интересуют, потому что он про них ничего не знает как специалист. В какой-то мере они интересуют его только в связи с человеческой популяцией. По этому поводу у него с какого-то момента, опять как-то таинственно связанного с ПП (он-то тут при чем?..), все чаще появляются запретные, непрофессиональные, но такие заманчивые соображения… Он вдруг обнаружил, что, если честно, про птиц ему уже давно неинтересно, что только об одном животном ему интересно – о человеке. И чем интереснее, там страшнее. Вернее, чем страшнее, тем интереснее. Это научный адюльтер.

И Черное море его не интересует. Интересует его в нем только сера. Да, тот самый донный серный слой, который продолжает расти, оставив лишь несколько десятков метров для поверхностной жизни. Этот слой его интересует тоже с точки зрения жизнедеятельности человеческого вида. Но то ли тут, на юге, все бездельники и неквалифицированные люди, то ли тут секретность какая… но никаких более точных данных о динамике серного слоя, чем те, которыми он сам располагал, он пока не получил. И никто не подсказывает, где их получить. Скорее, сами не знают…