Оглядываюсь и не сожалею

Он постоянно был в курсе не только производственных дел, и личных, касающихся его ближайших сотрудников. Этому, в определенной мере, способствовало то, он обедал за большим столом, вместе со своими заместителями и помощниками. Столовая была как бы кают-кампанией, где за обедом решались многие производственные вопросы, впитывалась разнообразная информация, здесь же даже подписывались важные документы. Нередко раздавались шутки и смех. Сергей Павлович любил юмор, его присутствие не смущало и не подавляло сотрудников, как это нередко бывает с другими начальниками, которых не столько уважают, сколько боятся. Он стремительно входил в столовую, обычно без пиджака, с расстёгнутым воротом. Первые минуты он был молчалив и погружен в себя, мысленно еще находясь во власти дел, от которых только что оторвался. Затем обводил всех взглядом и бросал фразу или задавал вопрос, задавая тем самым тему последующего разговора, который вскоре становился общим. Ел он очень быстро, не обращая внимания на пищу, отвечая на вопросы. Кусочком хлеба вытирал тарелку и хлеб съедал. Даже крошки сгребал и отправлял в рот. Первое время это нас удивляло, но позже один товарищ разъяснил, что эта привычка появилась у него в долгие, тяжелые годы тюремной и лагерной жизни.

Моя семья из четырех человек занимала к 1954 году одну комнату в коммунальной трехкомнатной квартире, где жили еще две семьи. Не густо, но мирились. У других было хуже. Но вот жена родила двойню! Стало не просто тяжелее, а… И вдруг я узнаю, что С. П. дал указание срочно отделать для моей семьи квартиру в строящемся доме, который впоследствии все стали называть «королёвским». Не трудно представить наши чувства.

В 1958 году наша деятельность увенчалась большим успехом, и несколько человек, в том числе и я, были представлены к присуждению Ленинской премии. Как-то возвращались мы с С. П. из Москвы на машине, и вдруг он спросил меня: «Анатолий Петрович, а как Вы отнесетесь к тому, что в этот раз Вы не получите звание Лауреата? Дело в том, что Министерство настаивает на включении в список одного ответственного работника. Вы еще молоды, у Вас все еще впереди, будете Лауреатом». Это было сказано так тактично, в виде просьбы, что я ответил безусловным согласием. Улыбнувшись, Сергей Павлович сказал: «Молодец, правильно понял!», и чувствовалось, что для него это был непростой разговор, он к нему готовился. У меня же не возникло никакого неприятного осадка, наоборот, я был доволен тем, что С. П. получил тот ответ, который он рассчитывал получить. Значит, он меня ценит и верит в меня. Его слова оправдались, через одиннадцать лет я стал лауреатом Ленинской премии.

Его уважительное отношение к людям проявлялось во всем и постоянно. Для иллюстрации расскажу три маленьких эпизода.

Проходя утром по территории предприятия в то время, когда на работу шел основной поток сотрудников, он увидел как несколько грузовых машин, сигналя и обдавая пылью и выхлопными газами, буквально протискиваются через людской поток (дорога была узкая). На следующий день вышло распоряжение, которое запрещало грузовым машинам проезжать по этой аллее в течение 15 минут «пикового» времени.

Как-то С. П. позвонил мне и еще одному сотруднику и предупредил, что утром за нами приедет машина, и мы вместе с ним поедем в Министерство. Утром машина не пришла, так как шофер отказался ехать на квартиру, заявив, что мы можем сами прийти на предприятие. Пришлось выполнить «ультиматум», но за счет некоторого опоздания. Узнав об этом, Сергей Павлович на следующий день собрал у себя в кабинете руководство транспортного цеха, представителя завкома и шофера. Мы были свидетелями урока дисциплины, культуры, ответственности, который он преподал указанным товарищам столь эмоционально, что они покидали кабинет, опустив головы. А шоферу он сказал: «Вы что думаете, если Вы возите Королёва, то Вам все можно? Ошибаетесь! Не рекомендую повторять ошибку».

Сергей Павлович как бы стеснялся ездить на своей персональной машине, если видел, что его сотрудники идут рядом или им надо срочно что-либо доставить куда-то. Особенно это проявлялось на полигоне. Он останавливался и предлагал сесть в машину либо отдавал ее в чье-либо распоряжение, не ожидая просьбы. Всем было знакомо его распоряжение: «Берите мою машину и езжайте». Если кто-то задерживался допоздна по его заданию, он уходя говорил: «Закончите – скажите дежурному, он вызовет машину, и вас отвезут домой». Все это было без намека игры на публику. Сергей Павлович испытывал удовлетворение, делая людям добро, хотя бы небольшое. Естественно, что это воспитывало у его окружения стремление быть похожим на него.

Мне дважды довелось быть свидетелем телефонного разговора Сергея Павловича с матерью. Он преображался, глаза и голос его выражали такую нежность и ласку, которые может питать по-настоящему любящий человек. После такого разговора он некоторое время пребывал в глубокой задумчивости, по-видимому, мысленно продолжая еще беседу с самым дорогим человеком.