Оглядываюсь и не сожалею

Эта песенка с немудреными словами в свое время была очень популярна среди испытателей космодрома, так как она очень правдиво, хотя и не полно, отражает обстановку, в которой мы жили. С одной стороны, мы были на передовой линии свершения великих дел и работали самозабвенно, увлеченно, ни на что не жалуясь и ни на что не претендуя, а с другой стороны, бытовые условия, окружавшие нас, были настолько примитивными (мягко говоря), что приходилось только удивляться, как можно мириться с этим. К сожалению, тогда это было в разных отраслях жизни страны, и то, что сейчас предпринимается партией по наведению порядка очень обнадеживает и радует.

В 1967 году на меня свалилась беда не беда, но и сюрпризом не назовешь. Пригласил меня как-то С. О. Охапкин, заместитель Королёва (а после его смерти – Мишина) и начал разговор, поглядывая иногда на сидевшего рядом секретаря парткома предприятия М. С. Хомякова (ныне – он наш сосед по даче). Кстати, он был ведущим конструктором первого искусственного спутника Земли. Сергей Осипович был по натуре человек эмоциональный, вспыльчивый, в общении резкий, поэтому разговор с ним не сулил никакой радости. А тут он улыбался, шутил и даже расточал в мой адрес комплименты, что я, мол, хорошо организовал работу своего подразделения (комплекса). Я насторожился – к чему такие нежности при нашей бедности! Хомяков лукаво улыбался, опустив глаза. Наконец, перешли к делу, суть которого состояла в следующем. В подчинении Охапкина кроме конструкторских отделов, выпускающих чертежи на ракету, находились также отделы, разрабатывающие техническую документацию, по которой изготавливалось множество экспериментальных установок и стендов для всесторонних испытаний отсеков, узлов и систем ракет космических кораблей. А у главного инженера был ряд лабораторий, сотрудники которых занимались собственно экспериментальной отработкой. У меня же в комплексе были отделы, в которых для всех этих установок и стендов разрабатывались системы управления, системы измерения и кабельные сети, то есть вся электрическая часть. Такая разобщенность существенно усложняла дело, возникали споры, велась ненужная переписка, усложнялось взаимное согласование, удлинялись сроки. Так вот, Сергей Осипович сообщил, что мне предлагается весь этот Ноев ковчег забрать к себе и впредь отвечать за весь процесс наземной экспериментальной отработки. Это означало, что в дополнение к имеющимся у меня в комплексе четыремстам специалистов прибавится еще триста специалистов по тепловым, вакуумным, прочностным, механическим, пиротехническим и другим видам испытаний. Услышав это, я испытал что-то вроде легкой контузии и попытался возразить, но понял, что вопрос уже решен и «слезы лить» бесполезно. Нагрузка резко возросла. Требовалось четко организовать весь цикл работ, так как по нашим чертежам работал опытный завод, работа включалась в план. Шутки в сторону. Задержка по вине конструктора недопустима. Строгий диспетчерский контроль. Жесткие систематические проверки на совещаниях у Генерального директора. Конструкторы должны были подстраиваться под ритм завода, то есть если надо – работать и в ночную смену. Постепенно дело стало налаживаться. Удалось отладить систему от «а» до «я», то есть от составления технического задания до отчета по испытаниям, анализа и выдачи рекомендаций по совершенствованию конструкции испытуемого объекта. Я осваивал новую для меня деятельность, знакомился с людьми, которые, в основном, оказались отличными специалистами и прекрасными товарищами. Чувствовалась школа Евгения Владимировича Чарнко, о котором я упоминал выше. Постоянно возникала масса вопросов, не терпящих отлагательства. Испытания шли одновременно в разных местах: в лабораториях, на заводе в Загорске, в Институте медико-биологических проблем, в Центре подготовки космонавтов, в Институте космических исследований, на Черноморской испытательной базе, на полигоне Капустин Яр и в других местах. Особенно ответственны были испытания в барокамере нашей конструкции с участием космонавтов. Запомнились испытания стыковочных узлов новой конструкции, которыми были оснащены космические корабли «Союз» и «Аполлон», участвовавшие в совместном советско-американском космическом полете в 1975 году.

Интересными были испытания парашютных систем космического корабля, систем спасения космонавтов в случае опускания корабля на море и пр. За год создавалось иногда несколько десятков установок…