Оглянись во гневе

Клифф и Элисон молчат.

Иногда мне кажется, я ничего вокруг не понимаю. Как на­счет чая?

Клифф (уткнувшись в газету). Какого чая?

Джимми. Поставь чайник.

Элисон глядит на него.

Элисон. Ты хочешь чаю?

Джимми. Не знаю. Пожалуй, нет, не хочу.

Элисон. А ты, Клифф?

Джимми. И он не хочет. Долго ты еще провозишься?

Элисон. Скоро закончу.

Джимми. Господи, как я ненавижу воскресенья! Вечно тоска и однообразие. И никуда от этого не денешься. Вечно одно и то же: газеты, чай, стук утюга. Несколько часов — и долой еще одна неделя. Уходит молодость! Вы это понимаете?

Клифф (опуская газету на пол). В чем дело?

Джимми (безразличным тоном). Так, ничего. Будь ты проклят, будьте вы оба прокляты, черт с вами со всеми.

Клифф. Может, сходим в кино? (К Элисон.) Как ты на это смотришь, дорогая?

Элисон. Я, наверное, не смогу. Может, Джимми пойдет?

Джимми. Чтобы воскресная шпана, пробившись в первые ря­ды, испортила мне вечер? Благодарю. (Пауза.) Ты читал последнюю статью Пристли? Впрочем, что я спрашиваю. Конечно, не читал. Чего ради только я каждую неделю трачу девять пенсов на эту проклятую газету? Кроме меня, ее никто не читает. Всем все безразлично. Все пребывают в состоянии упоительной лени. Я с вами скоро вообще обалдею. Уверен, вы поставили своей целью свести меня с ума. Боже мой, как хочется хоть какого-то душевного подъема, хоть совсем немного. Просто услышать теплый, проникно­венный голос — «Господи!» (Театральным жестом бьет себя в грудь.) «Господи! Я живой!» Есть мысль — немного поиграем? Давайте притворимся, что мы человеческие существа и действительно живем. Почему для смеха не повалять дура­ка? Притворимся, будто мы люди. (По очереди смотрит на Клиффа и Элисон.) Да, видно, перевелись души, которые можно расшевелить.

Клифф. А что он сказал?

Джимми (возмущенный, что ему мешают злить Элисон). Кто — он?

Клифф. Мистер Пристли.

Джимми. То же, что всегда. Он похож на ее папашу, который из своей комфортабельной пустыни, не ведающей избирательных прав, вперял такой же умиротворенный взор во времена былого благоденствия. Какого черта ты испортил свои брюки?

Клифф. А в чем дело?

Джимми. Это что, те самые брюки, которые ты купил на прошлой неделе? Полюбуйся, что он сделал с новыми брюками.

Элисон. Клифф, ты неряха. На них страшно смотреть.

Джимми. Истратил массу денег на новые брюки — и валяешься в них, как дикарь. Что бы ты стал делать, если бы я не следил за тобой?

Клифф (ухмыляясь). Не представляю. (К Элисон.) Дорогая, что бы я стал делать?

Элисон. Ты бы лучше снял брюки.

Джимми. Вот-вот. Снимай, я тебя выпорю.

Элисон. Дай, я их выглажу, пока утюг горячий.

Клифф. Ладно. (Начинает снимать брюки.) Только сперва из карманов все выну. (Вынимает ключи, спички, носовой пла­ток.)

Джимми. Будь добр, дай спички.

Клифф. Опять будешь дымить своей трубкой? Всю квартиру провонял. (К Элисон.) Согласись — ужасный запах.

Джимми отбирает у него спички и закуривает.

Элисон. Мне все равно. Я привыкла.

Джимми. Она к чему хочешь привыкнет. Если бы она умерла и очнулась в раю, то, наверное, уже через пять минут чувствовала бы себя как дома.

Клифф (передавая Элисон брюки). Спасибо, дорогая. Дай мне, пожалуйста, сигарету.

Джимми. Не давай ему.

Клифф. Я не могу больше выносить вонь от твоей трубки. Мне нужно закурить тоже.

Джимми. А мне кажется, доктор запретил тебе курить.

Клифф. Заткнется он когда-нибудь или нет?

Джимми. Ладно, валяй. Вот где твоя язва! Добивайся приступа, если тебе так хочется. Я умываю руки. Все, умываю руки. Надоело заботиться о других. Себе дороже.

Элисон дает Клиффу сигарету. Они закуривают, и Элисон опять начинает гладить.

Никто ни о чем не думает, всем все равно. Нет ни веры, ни убеждений, ни малейшего душевного подъема. Так очередной воскресный вечер.

Клифф, в трусах и свитере, снова садится в кресло.

Джимми. Хоть бы концерт какой-нибудь послушать. (Подни­мает с полу радиопрограмму.) Слушай! (Толкает Клиффа ногой.) Поставь чаю.

Клифф ворчит в ответ, он снова погрузился в чтение.