Оглянись. Жизнь как роман

— Вот щуки были-то! — начал батька и показал размер. — На прутья навздеваешь, прутья не терпят. А теперь переглушили всю рыбу. По Томи лодки поднимаются с городу. Раз я на берегу у кривуна рыбачил…

— У какого кривуна? — спросил я.

— Поворот такой крутой. «Кривун» мы говорим. Смотрю, лодка вверх прошла. Слышу погодя — бух! Глушат. Я тальником туда. А они уж рыбу тащат. Река от рыбы бела. Хотел вернуться за ружьем. Долго. Не поспею. Выхожу на берег так. Машу им: «А ну-ка давай сюда!» Ку-ды там! Рыбу побросали, мотор завели — и деру. Двое их было. Одна, между прочим, женщина. За рыбу тогда десять лет давали.

— Признайся, рыбу-то ты оглушенную собрал?

— Не-е. Она какая, может, и отойдет. Но раз и я грех на душу взял, начальник приказал. Я тогда в леспромхозе работал. Нам есть нечего было, а народу богато. С полсвечки забросили — и то порядочно взяли, с ведерный чугун. А сколько понизу погибло, не всплыло. А сколько рекой унесло!

Близость лета тревожила Степана. Он вчера видел рябчика.

— Далеко видел-то?

— Вплоть.

— Хочется в тайгу-то?

— О-о!.. Соболь уже залаял. Надоело.

«Соболь» — это лайка, привязанная во дворе.

— Ему надоело!.. — это Зинаида услышала наш разговор и вступила: — Ты бы лучше корове сена достал. Вот-вот отелится. Сам у семи чертей покос-то возьмет, а я — коси!

— Ох, много ты накосила сегодня! — огрызнулся Степан.

— У Агнюшки сено вон-ка у порога брошено, ноги вытирать, а у нас корове есть нечего. Хозяин! — не унималась Зинаида. Она вышла из-за занавески, встала в проеме кухни, решила донять батьку всерьез.

Спор у них, понял я, вечный, из вечера в вечер. Соседка Агнюшка — как заноза или соринка в глазу, мешает жить спокойно Зинаиде. Ладная баба. Сена у нее, и правда, навалом. И навоза куч сто завезла, раскидали прямо по снегу. Держит в избе механизаторов, зная выгоду. Они ей и дров привезли, и навоз, и сено. Ей плевать, что они грязные, зато удобно. Да еще с Санькой, с бригадным «блатным», как его называли, у нее амуры. Что же? Свободная женщина! И он командировочный, а значит, временно неженатый.

Степан — полная противоположность. И от нас с Пойкиным его Зинаиде никакой выгоды. Ни дров, ни навоза. Но Степану нравится со мной разговаривать, а Зинаида кипятится. И жалуется мне:

— Курит… Да сидит! Теперь радиво в доме завел. День и ночь будем сидеть с радивом. Ему ли сидеть? — обратилась Зинаида ко мне за поддержкой, видя, что Пойкин уже заснул. — А скажешь, окрысится.

— Да ну ее к чертовой матери! — буркнул Степан. — До пенсии, а там в тайгу. Хватит! За жизнь наработался.

Кого он имел в виду, я не понял. Кого посылал к черту? Корову, у которой нет сена? Агнюшку, ненавистного конкурента?

Странно… У Степана и корова, и гуси за стеной шебаршат, спать мешают. И овца вчера окотилась, и пасека кое-какая, и руки умелые — а богатства не нажил. Изба покрыта дранкой, сам ходит в чем попало. Ничего-то у него нет. Голь! Даже ружья приличного. Пули на сковородке катает.

Степан лишен чего-то, что есть у Агнюшки, размышлял я. Может, предприимчивости? Или еще чего-то такого, какого-то особого гена?

Вчера Камбала надул его, а ему хоть бы хны. И все, что делает по дому, делает нехотя. Зинаида попросила соорудить ящик под навоз, высаживать рассаду. Наконец, сделал и сказал: «Вот тебе гроб», — это он так пошутил.

Разве что пасека его привлекает. И конечно — тайга! Охота.

Однако холодно в чужом бревенчатом доме. Зинаида экономит дрова. Степан забрался на кровать, застонали старые пружины.

«Пора и мне, — подумал я, — придется ложиться в свитере. Пойкин давно уже дрыхнет. Как всегда, в пиджаке».

Я лежал и думал о себе.

Как я здесь оказался? Что я делаю в этой деревне, в этом доме? Собираю литературный материал?

«Да хватит обманывать себя — ничего я не собираю. Просто живу, хожу со всеми на работу, ковыряюсь в мерзлой земле, страдаю, когда Бенюх хамит нам в глаза, орет да орет. А мы в ответ плюем на него… Надоели они мне все! И Бенюх с его рассказами, как было прежде, на Кузнецкстрое, и мастер Витя, полное ничтожество, заискивающее перед Камбалой, и сам этот Камбала, урод, ошибка природы, и эта оборотистая старая блядь Агнюшка… С какой стати они поселились в моей голове?»

В такую минуту мне казалось, что я понимаю Степана. Мне тоже хотелось забраться подальше в тайгу, где летают рябчики. Ни одного рябчика я еще не видел, над домом Степана летали одни каркающие вороны.

Сама собой пришла мысль: «Может, пора домой, в Москву?»

Ладно, пока пора спать, решил я. Утро вечера мудренее.