Огнем и мечом

Однако, этим планам не суждено было стать реальностью. Обстоятельства побудили к пересмотру стратегии. Определяющие ее директивы, сформулированные осенью 1942 г. в «Оперативном рапорте № 154», в целом были достаточно взвешены и продуманы. Вопрос о двух «оккупантах» в официальных документах уже не поднимался, и его «разработкой» стали заниматься в основном пропагандистские структуры. Объявлять войну Советскому Союзу в случае «нарушения» им старой польско-советской границы не предполагалось. СССР был отнесен к «условно союзным государствам». Но разрыв дипломатических отношений и последовавшая несколько месяцев спустя трагическая гибель генерала Сикорского, установление жесткого контроля над ключевыми военными постами сторонниками санации, лидер которых, генерал К. Соснковский, стал верховным главнокомандующим, фактически означало возвращение к старому бескомпромиссному курсу.

Об этом свидетельствует политическая и военная сущность операции «Буря», о которой уже упоминалось в первой главе. 14 июля 1944 г. командующий АК генерал Коморовский радировал верховному главнокомандующему генералу К. Соснковскому: «Несмотря на то, что дипломатические отношения е Советами не установлены, АК не может оставаться бездеятельной в случае отступления немцев и наступления Советов или же в случае разложения немецких сил и угрозы советской оккупации. Бездеятельность АК с момента вступления на наши земли Советов не будет означать пассивности страны. Инициативу борьбы с немцами предпримет в атом случае ППР и значительная часть общества может присоединиться в этому движению. Тогда страна беспрепятственно пошла бы на сотрудничество с Советами… Наше незначительное в эффекте сотрудничество с Советами принуждает нас однако к активному выступлению и легализации АК… Кроме того, АК должна задокументировать принадлежность к Польше восточных окраин и непризнание откола их от Польши. Виленско-Новогрудский округ получил задание овладеть г. Вильно с момента оставления его немцами, на Львовской территории — Львовом»[67].

В этом же документе содержатся и другие не двусмысленные заявления: «Оказывая Советам минимальную военную помощь, мы при этом создаем им политические трудности. АК должна делать упор на стремление народа к независимости. Это вынуждает Советы подавлять нашу волю силой и создает им внутренние трудности… Должно будет произойти явное насилие, что может вызвать протест дружественных нам союзников»[68].

Двумя днями ранее (12 июля 1944 г.) командующий АК издал приказ, из которого следовало, что так или иначе в ходе легализации АК вооруженная конфронтация с Советской Армией неизбежна: «…борьба с Советами является нежелательной необходимостью, и это как в отношении регулярных советских частей, так и партизанских отрядов, а также коммунистических бригад (ППР и АЛ)»[69]. Одновременно проправительственная польская пресса в многочисленных публикациях призывала Англию и США превратить «войну антигитлеровскую в войну антисоветскую».

В то же время командование АК вполне осознавало авантюрность своих действий. Генерал Коморовский заявлял: «Мы должны быть готовы оказать сопротивление советским войскам, входящим в Польшу. Мы не рассчитываем на военный успех, смысл вооруженного отпора России лежит почти исключительно в сфере политики, его следует оценивать как вооруженную демонстрацию»[70].

Такая позиция польского руководства по существу представляла собой возврат к правительственным распоряжениям 1941 г., предусматривавшим в случае отказа СССР признать границу, установленную Рижским договором 1921 г., считать пересечение ее советскими войсками нарушением польского суверенитета. Действующие инструкции были лишь скорректированы в соответствии с требованиями реально складывающейся ситуации. С одной стороны, не отрицалось взаимодействие с «Советами», ограниченное необходимым минимумом, с другой — констатировалось, как некий желательный и неизбежный фактор, провоцирование применения «коммунистами» силы как результат этих контактов. Такое причудливое сочетание двусмысленности и определенности характерно для многих аковских директив этого периода. В них четко прослеживается стремление польского руководства с помощью витиеватых, дипломатических формулировок сохранить имидж миротворцев и переложить все бремя ответственности за будущую кровь как на «Советы», так и на своих полевых командиров.

К примеру, категорически запрещалось сотрудничество с Войском Польским («армией Берлинга»), рекомендовалось избегать столкновений с частями Советской Армии, и в то же время предписывалось оказывать сопротивление при попытках разоружить отряды АК и в случае проведения репрессий против польского населения. Причем в качестве «репрессивных актов» рассматривалось привлечение местных жителей к восстановительным работам, мобилизация в Советскую Армию и Войско Польское и т. д.