Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг.

Когда же 13 февраля «царице» удалось бежать от Ружинского, направилась она не в Калугу к «мужу», а в Дмитров к Сапеге. Гетмана к этому времени с трех сторон обложили летучие отряды лыжников. Снежной зимой по бездорожью они передвигались быстрее, чем конница оккупантов. Все попытки поляков навязать противнику большое сражение неизменно заканчивались неудачей. Русские отступали в леса, не переставая осыпать врага градом пуль. С запада подходы к городу ратники Скопина демонстративно не блокировали. Так они давали знать полякам, что беспрепятственно пропустят их к границе.

Однако Сапега намеков не понял. Тогда на помощь лыжникам подошли пищальники Григория Валуева, воины сторожевого полка князя Лыкова и роты иноземных наемников. Общее число царских ратников под Дмитровом достигло 12 тысяч человек. У Сапеги войск был не меньше, однако в городе, за крепостными стенами, он разместил лишь польские роты. Казаки, составлявшие больше половины армии, расположились в выстроенном неподалеку остроге. Вскоре гетману пришлось пожалеть об этом решении. 20 февраля неожиданным ударом русские войска прорвали укрепления острога. Бросив пушки и обоз, казаки в панике бежали к городским стенам. По дороге они смешали и расстроили ряды вышедшей из ворот польской конницы. Потери сапежцев были ужасны. В один день гетман лишился большей части армии. Оставшиеся еще могли оборонять городские стены, но для активных боевых действий не годились.

Скопин не стал добивать противника. Выделив для трехсторонней блокады Дмитрова несколько сотен лыжников и конных дворян, он занялся другими проблемами. Русские ратники окружили в районе Суздаля отряды пана Лисовского, выбили поляков из Можайска. 27 февраля Сапега сжег Дмитров и отступил к Смоленску. Ушли к границе польско-казацкие отряды, грабившие уезды на Верхней Волге. 6 марта армия Ружинского уничтожила тушинский лагерь и отошла к Волоколамску. Часть русских «воров» бежала в Калугу к «царику». Многие «тушинские бояре» поехали к царю Василию, каяться. Другие же, во главе с «патриархом» Филаретом, двинулись с Ружинским к Сигизмунду III.

12 марта 1610 года полки Михаила Скопина-Шуйского торжественно вступили в столицу. Простой народ встречал юного победителя с энтузиазмом. Совсем иное отношение к нему было в высших кругах. Успехи царского племянника в боярской среде вызывали зависть и будили ненависть. Сам Скопин тоже не горел желанием встречаться с царедворцами. Если верить Р.Г. Скрынникову^{120}, воевода хотел из Александровской слободы скорым маршем идти к Смоленску. И лишь категорический приказ Шуйского вынудил Скопина привести полки в Москву.

Впрочем, внешне все выглядело пристойно. Вожди Думы наперебой давали торжественные пиры в честь победителя, царь всячески демонстрировал ему свою благодарность и любовь. Из всех «больших бояр» только недалекий и завистливый Дмитрий Шуйский проявлял истинные чувства к племяннику. Неудивительно, что именно царского брата молва обвинила в отравлении Скопина, когда после одного из пиров тот внезапно разболелся и умер. Был ли князь Михаил на самом деле отравлен? Вероятнее всего, да. Опоила ли его ядовитым вином жена Дмитрия Шуйского Екатерина, дочь известного опричника Малюты Скуратова? Вполне возможно. Семья Вельских[56] знала толк в лекарствах и ядах.

Но нельзя исключать и другие варианты…

Когда армия Скопина стояла в Александровской слободе, к нему приезжали посланники от Прокопия Ляпунова. Вождь рязанских дворян предлагал князю Михаилу принять участие в заговоре против Шуйского. Многие историки трактуют это как попытку добиться добровольной передачи власти от дяди к племяннику. Они забывают, что братья Ляпуновы почти всегда действовали заодно с другим претендентом на трон, Василием Васильевичем Голицыным. Не исключено, что и на сей раз старые друзья были в одной политической «упряжке». Сторонники этой группировки всеми силами пытались «выбить» трон из-под суздальской династии. Им шла на пользу любая рознь в клане Шуйских. Однако идеальным вариантам для Голицыных была такая смерть популярного и талантливого Скопина, в которой молва обвинила бы царя Василия и его семью. Но это, подчеркну, лишь один из возможных вариантов. В том змеином гнезде, каким стал Кремлевский дворец при Шуйском, «ужалить» удачливого соперника мог практически любой вельможа.