Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг.

В то время как бояре и церковные иерархи слушали «гневный» список их прегрешений, дьяки собрали на площади большую толпу и объявили ей об отречении Ивана Васильевича от престола. Глашатаи зачитали горожанам вторую, «слезную», царскую грамоту, в которой Иван IV просил, «чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет». Трюк сработал на отлично. Народ на дворцовой площади прибывал час от часу. Его поведение становилось все более угрожающим. Допущенные в митрополичьи покои представители купцов и горожан заявили боярам, что отречения они не признают, а будут просить у царя защиты «от рук сильных» и готовы в любой момент сами «потребить» государевых изменников.

У Думы в тот момент хватало сил для противоборства. Но бояре были разобщены на кланы, и им требовалось хоть какое-то время, чтобы согласовать интересы, договориться о разделе руководящих постов и сфер влияния. Этого-то времени царь им как раз и не оставил. Свой «опричный» проект Иван готовил втайне, и его письмо с отказом от престола стало для аристократии полной неожиданностью. Чуть поколебавшись, Дума присоединилась к мнению московского посада. В Александровскую слободу выехала представительная делегация из духовенства, бояр, дворян, приказных людей, купцов и ремесленников. Выслушав посланцев «всего народа», Иван Грозный согласился вернуться на трон, но на определенных условиях. Он потребовал для себя права «невозбранно казнить изменников опалою, смертию, лишением достояния без всякого стужения, без всяких претительных докук со стороны духовенства»^{29}. Гневную речь царь завершил словами о том, что изменники его детских лет сами хотели занять царский трон, извели любимую жену, а теперь стремятся уничтожить его самого. И сейчас он обязан принять меры, чтобы предупредить надвигающееся несчастье. Бояре поняли, на что намекает царь. Тогдашние его обидчики, старшие Шуйские, давно уже сошли со сцены. Из этого клана у власти остался лишь лидер Думы князь Александр Горбатый. В малолетство Грозного он был на вторых ролях, зато возвысился при Сильвестре и Адашеве. Решив, что чрезвычайные полномочия царь запросил для борьбы с кланом Шуйских и оставшимися «радовцами», бояре не стали ему перечить.

Введенная 2 февраля 1565 года опричнина была организована по принципу удельного княжества, находящегося в личном распоряжении царя. В основных своих чертах она напоминала французский королевский домен двухвековой давности. Этой частью страны управляла особая опричная Дума. Естественно, государь постарался забрать себе наиболее богатые центры торговли, стратегически важные форпосты и крепости. Была у нового удела и опричная армия, численностью пять тысяч человек. Каждого воина в нее царь отбирал лично. Вступая в ряды этой «государевой гвардии», будущий опричник клялся больше не знаться с жителями основной части страны, а также повсеместно искоренять «крамолу». Он навсегда отрекался от родных и друзей, обещал отныне служить только царю и никому больше. Та часть России, что осталась за пределами опричнины, называлась земщиной. Текущими делами здесь по-прежнему занималась Боярская дума. Однако верховная власть над земщиной, как и над всей страной в целом, оставалась в руках царя.

4 февраля 1565 года, т.е. уже на второй день после введения опричнины, началась новая полоса жестоких расправ. Огонь террора, то чуть затухая, то вновь разгораясь, полыхал до самой отмены опричнины в 1572 году. Однако Грозный и после этого не оставил в покое идею «царского домена». Уже через три года он возродился под видом «удела», когда Грозный возвел на трон татарского князя Симеона Бекбулатовича, а сам стал «князем Иванцом Московским». Его «удельная» армия походила на упраздненную в 1572 году опричную гвардию, как брат-близнец. Симеон пробыл на московском троне около года, после чего перешел на «великое княжение» в Тверь. Но и тогда Грозный не отказался от «домена». Место упраздненного «удела» практически сразу же занял «двор».

Однако мы не будем останавливаться на эпизодах необъявленной войны, которую по воле Грозного вел с его врагами этот менявший лики «преторианский корпус». Оставим в стороне и массовые «суздальские казни», и знаменитое дело Федорова, и гибель удельного князя Владимира Старицкого, и широко известный «новгородский разгром». Заметим только, что не все заговоры против русского царя были плодом его больного воображения. По крайней мере часть из них — вполне реальна, что, впрочем, ни в коей мере не оправдывает развязанного в стране массового террора. Отныне об опричнине и ее «наследниках» будет говориться лишь в том случае, если это напрямую коснется хода военных действий русской армии против Литвы и ее союзников.