Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг.

А бои с внешним врагом не прекращались и в 1565 году. Правда, велись они довольно вяло. Со стороны Литвы наиболее мощным было весеннее наступление 15-тысячной армии князя Курбского на Великие Луки. Города воевода взять не смог, ограничился разграблением окрестностей. С русской стороны в войне с Литвой в боях участвовали еще меньшие силы. Борьба на западе постепенно приобрела позиционный характер. Следующие четыре года стороны чередовали редкие пограничные уколы с долгими переговорными паузами. Иван Грозный был слишком занят внутренними врагами, чтобы всерьез сражаться с внешними.

А в это время по другую сторону фронта постаревший Сигизмунд забросил государственные дела, окончательно превратившись в «короля Завтра». Однако не его лень была главной причиной военной «вялости» Литвы и Польши. Как верно заметил С.М. Соловьев, «…жажда покоя, изнеженность, роскошь овладели высшим сословием; и эта жажда покоя, отвращение от войны оправдывались политическим расчетом — не давать посредством войны усиливаться королевскому значению…»^{30}

Впрочем, политические интриги литовцы продолжали плести с неослабевающей энергией. Не добившись от Москвы в 1566 году приемлемых условий мира, они к началу 1567 года заключили с Крымским ханством союз против России. Помимо прочего, на Даулат-Гирея повлияло сообщение о том, что в конце 1566 года королевские войска внезапным ударом разбили в 70 верстах от Полоцка земскую рать Петра Серебряного.

Пока Крымская орда разоряла Северскую землю, Сигизмунд II выдвинул свою армию к белорусскому местечку Радошковичи. Активных действий он при этом не вел и к большому сражению не стремился. Военная демонстрация литовцев имела совсем другие цели. Лазутчики постоянно доносили Сигизмунду, что трон Грозного шаток, а недовольство его политикой велико. «Король Завтра» надеялся, что само присутствие его армии у русских границ подтолкнет к решительным действиям тех князей и бояр, кто не желает терпеть опричные порядки. Царь тоже не решился на генеральное сражение: он сомневался в лояльности земцев и боялся измены.

Злость русского государя из-за неудачной военной кампании привела в 1568—1570 годах к очередной волне опричных казней. Репрессиям сопутствовали неурожаи 1568—1569 годов. А в 1570 году к ним добавилась эпидемия чумы. Начал раскручиваться кризисный маховик, который историки назовут позже «великим московским разорением»: проблемы в экономике приводили к уменьшению численности населения и снижению боеспособности вооруженных сил, а это сразу же сказывалось на «проницаемости» южных границ. Растущие потери от татарских набегов, в свою очередь, еще больше ухудшали экономическую ситуацию.

В то время как Россия слабела, ее враги усиливались. В январе 1569 года в Люблине начался объединенный польско-литовский сейм. «Бездетность Сигизмунда-Августа, — писал об этом событии С.М. Соловьев, — заставляла ускорить решение вопроса о вечном соединении Литвы с Польшей, ибо до сих пор связью между ними служила только Ягеллонова династия»^{31}. Дебаты шли больше полугода… Один раз литовские противники слияния с Польшей — лидер протестантов Криштов Радзивилл и православный русский князь Константин Острожский — со своими сторонниками покинули сейм. Однако поляки, поддержанные мелкой литовской шляхтой, пригрозили ушедшим конфискацией земель. После чего «диссиденты» вернулись.

В результате 1 июля 1569 года была подписана новая уния. Польское королевство и Великое княжество Литовское объединились в Речь Посполитую — государство с выборным королем, единым сеймом и сенатом. С этого момента исчезли таможенные границы между Польшей и Литвой, на их территории вводилась единая денежная система. Переговоры с иными странами велись теперь от имени единого государства. Польская шляхта получила право владеть имениями в Литве, литовская — в Польше. Литва сохранила некоторую автономию: свое право и суд, администрацию, войско, казну, официальный русский язык. Зато она передала (по акту значилось, что «вернула») в состав Польши Киевское княжество. Всем было ясно, что ведущей силой в новом государстве стал польский элемент, и потому Речь Посполитую соседи сразу начали называть Польшей, а ее жителей — поляками. Для России заключение Люблинской унии означало, что военно-политический конфликт между Москвой и Вильно стал теперь русско-польским.