Огненная арена

И никто из офицеров и полицейских не заметил, как растерялся штабс-капитан Каюмов, стоявший тут же. Черкезхан, разглядев у гроба Ратха, побледнел, закрыл глаза, думал, обознался. Вновь взглянул и простонал от стыда и ужаса. Он сразу даже не разозлился, а лишь испугался до перебоев в сердце. Вот сейчас кто-нибудь заметит: «А ведь это ваш младший брат, господин штабс-капитан!» Но никто этого не сказал, и Черкезхан почувствовал, как покидает его страх и место его заполняет невероятный гнев, от которого стало трудно дышать, говорить, мыслить, потому что кровь ударила в голову.

От Гимназической площади до армянской церкви демонстранты беспрерывно выкрикивали лозунги и пели "Варшавянку». Но вот процессия остановилась у голубой армянской церкви с оградкой. Гроб внесли в ограду и поставили на тяжелую длинную скамью. Два армянских священника в черных рясах и клобуках совершили обряд отпевания и похоронная процессия двинулась дальше, к железной дороге. За линией открылась узкая улочка, в тупике которой виднелись ворота на кладбище, и сбоку — асхабадская тюрьма. Поравнявшись с тюремными воротами, Нестеров остановил процессию и приказал дежурному надзирателю, чтобы поз «вали начальника тюрьмы. Хлопоты были излишни: начальник оказался тут же, у ворот. Все это время, пока шествие приближалось к тюрьме, он говорил по телефону с начальником уезда, находившимся с казаками близ товарного двора. И когда Нестеров потребовал, чтобы арестованным Аршаку Хачиянцу и Ивану Егорову разрешили выйти и проститься со Стабровским, тюремный начальник вновь кинулся к телефонной трубке и вызвал Куколь-Яснопольского:

— Ваше высокоблагородие! — закричал в трубку. — Требуют заключенных… Как бы тюрьму… Как бы ворота не снесли. Что прикажете делать?!

— Пронеси господи, — ответил в ужасе начальник уезда и пообещал: — Ждите, сейчас приеду с казаками!

Начальник тюрьмы отскочил от телефона и начал призывать людей к порядку. Но противостоять многотысячной толпе, решительно наступающей на ворота тюрьмы, было бы безумием. И начальник велел привести Хачиянца и Егорова к окну дежурки: пусть попрощаются через окно.

— Бросьте издеваться, выведите арестованных сюда! — потребовал Нестеров.

И тут грянул выстрел, а вслед за выстрелом зазвенело разбитое оконное стекло и из окна разнесся зычный голос Аршака Хачиянца:

— Вот еще одна жертва царского произвола! Надзиратели тотчас оттащили его от окна. А на улице началась паника. Кто-то прокричал:

— Казаки! Казаки скачут!

Часть толпы двинулась в суматохе прямо на скачущих казаков, сгоняя их с дороги в сторону, к домам. Но большинство не растерялось. Вновь гордо и громко зазвучала «Варшавянка»:

«Месть беспощадная всем супостатам, всем паразитам трудящихся масс!..»

И тысячи асхабадцев, неся на плечах гроб с телом революционера, вошли в кладбищенские ворота и зашагали среди частокола крестов. Куколь-Яснопольский не посмел въехать на кладбище. Так и стояли конные казаки у кладбища до тех пор, пока не кончились похороны и толпы начали расходиться по домам.

Надвигался душный июльский вечер…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

До самой осени в Асхабаде наблюдалось относительное затишье. Отбурливший во время похорон Стабровского город словно прислушивался, присматривался и спрашивал: «Что же будет дальше?»

Власти Закаспия, теша себя сознанием, что, слава богу, массовые митинги и демонстрации прекратились, а издание газеты «Асхабад» остановлено самим министром внутренних дел, встречали золотую асхабадскую осень развлечениями. В городском саду и в офицерском клубе выступали приезжие артисты, уже пестрели цирковые афиши, извещая о скором открытии осеннего сезона. На ипподроме каждое воскресенье устраивались скачки.

В один из воскресных дней начала октября генерал Уссаковский приехал на ипподром в фаэтоне вместе с чиновником особых поручений Остен-Дризеном. Полусотня казаков сопровождала их. У входа на ипподром Уссаковский слез с коляски первым и подал руку Остен-Дризену, хотя гость и чином был ниже, и должность занимал не генеральскую. Столь величайшее почтение Уссаковский оказывал гостю по весьма важным обстоятельствам: дело в том, что Остен-Дризен был командирован в Закаспий самим туркестанским генерал-губернатором Тевяшовым. Месяц назад Остен-Дризен, приехав в Асхабад, предъявил документ о праве проверки политической обстановки в Закаспий, тем самым недвусмысленно дав понять, что, по сути, проверяется боеспособность генерал-лейтенанта Уссаковского и его штаба со всеми военными и хозяйственными службами.

Взойдя на трибуну и усевшись в плетеные кресла, генерал и его гость подождали пока усядутся другие господа, затем направили взоры на джигитов; несколько человек, в светлых атласных рубахах и белых тельпеках, проезжали застоявшихся коней по скаковой полосе.

— У вас в Ташкенте тоже, небось, проводят скачки? — спросил Уссаковский.

— Проводят, — отозвался гость, не сводя глаз с джигитов. — У нас больше козлов дерут. Слышали о коз-лодрании?