Огненная дуга<br />Повести и рассказы

Под ногами лежал голубой узкий фиорд, в который как бы скатывался город с каменных высот. За фиордом чернели очень близкие крутые горы. По улице за воротами парка проходили тупорылые немецкие военные машины, проходили по двое, по трое немецкие солдаты и офицеры, — в одиночку они не появлялись в городе даже днем, по-видимому, исполняли приказ командования, за эти годы было слишком много таинственных исчезновений одиночных солдат и офицеров, — темные и глубокие воды фиордов не открывают своих тайн. Патрулировали город и полицейские в норвежской форме, но держались они довольно тихо.

Поблизости ничего подозрительного не было. Сидели несколько парочек в разных укромных уголках, тесно прижавшись друг к другу и согреваясь теплом своих плеч или держа руки подруги в руках, так как погода была еще не для влюбленных. Но Толубеев позавидовал им и их, хотя и временному, покою.

Но нет, не так уж тут спокойно! Вот пробежал мальчишка с вечерними выпусками газет, и все старушки, все влюбленные одинаковым жестом принялись рыться в карманах, в кошельках, отыскивая тусклые монетки по три-пять эре, и вот уже у всех в руках зашуршали газеты, хотя воздух начал остывать, пора бы и по домам…

Толубеев тоже купил «Дагбладет», которую и следовало читать почтенному рабочему, может быть, члену социал-демократической партии, функционеру.

Он уткнулся в газету, пытаясь понять по сводкам немецкого командования, что делается на фронтах. Немцы продолжали писать о наступлении на харьковском направлении, Армии «Центр» и «Север» улучшали свою «эластическую оборону». Это словечко появилось в немецких сводках недавно и обозначало оно, как правило, отступление под давлением советских войск. Но звучало почти оптимистически…

Путаясь в длинных высокопарных фразах ведомства Геббельса, Толубеев не услышал шагов. Привел его в себя только милый голос:

— Так-то вы, господин Вольёдя, встречаете любимую? А где же цветы?

Он вскочил, роняя газетные листы. Но она уже прижалась к нему, опустив руки на его плечи, приподнялась на цыпочках, поцеловала в губы. Он осторожно усадил ее.

— Гадкий человек, почему ты так долго не звонил? — спросила она, все еще пытаясь продолжать игру, но голос был ломок и неуверен.

Он невольно выбранил себя за то, что доставил ей столько беспокойства.

— Фрекен Вита, ваш покорный друг сдавал экзамены! — попытался он продолжить ее игру.

— На бакалавра?

— Нет, на термиста шарикоподшипникового завода.

— Фу, как грубо!

Она по-детски обиделась, и он молча взял ее руки в свои. Ей нужно привыкнуть к мысли, что он совсем не тот блестящий инженер из далекой России, за которым ухаживали ее отец, ее старшие друзья, к каждому слову которого почтительно прислушивались сверстники. Тогда он представлял государство. А сейчас для нее он должен остаться частным человеком.

Она вздрогнула от порыва холодного ветра, и Толубеев торопливо вскочил:

— Вита, пойдем в кафе! Мне просто необходимо что-нибудь выпить.

— И мне! Хотя бы кофе.

Он торжественно позвякал в кармане серебряными кронами.

— Ты слышишь эту музыку? Моя первая получка!

Она огорченно оглядела его худое лицо, фигуру, на которой только что приобретенное пальто висело, как на вешалке.

— Ты должен был взять у меня немного денег и отдохнуть хоть месяц! — укоризненно произнесла она. — Не понимаю, как тебя могли принять на работу! Ты же все еще похож на скелет!

— А, были бы кости, а мясо нарастет! — беспечно сказал он.

— Как? Как?

— О, это русская пословица! — объяснил он.

— Ты произносишь свои пословицы, как молитвы, — пожаловалась она. — Ты же знаешь, я не понимаю идиоматические выражения!

— Больше не буду!

Он увлек ее к тихому ресторану, который высмотрел, когда шел на свидание. Ресторан находился в переулке, и, сворачивая туда, он оглянулся. Ему показалось, что какой-то хорошо одетый человек хотел было последовать за ними, но потом раздумал и повернул обратно. Впрочем, он тут же забыл об этом постороннем человеке.

Они долго сидели в обманчивом одиночестве — по обе стороны столика стояли китайские ширмы с розовыми драконами, скрывая их от соседей и соседей от них, ресторан находился рядом с парком, в котором назначались большинство свиданий между жителями Осло, и хозяин сумел учесть это. Потом немного танцевали, — только солидные медленные танцы вроде чарльстона и танго, — еще долго пили кофе, потому что за окном завихрилась весенняя метель, мокрая, скользкая, и чувствовали они себя, как в первые дни своей любви — бездомными, одинокими, первыми людьми на пустой еще и неготовой для радостей земле…

Уже прощаясь у ее дома — гранитного куба, приспособленного больше для официальных приемов, нежели для семейного жилья, так искусно были спрятаны жилые комнаты в глубине этого здания, в той части, к которой примыкал небольшой внутренний сад, — он вдруг ощутил на губах ее губы и затем услышал горячий шепот:

— Завтра опять суббота! Мы поедем в усадьбу! Я заеду за тобой в час дня, только скажи — куда?

— Я буду у парка! — только и выговорил он.

3