Огненная дуга

— Знаю, — без всякого уважения сказала Марина Николаевна, — Киплинг. Империалист.

Он усмехнулся в ответ на это школярское изречение, вырвавшееся у очень взрослой женщины, но продолжать поэтическую тему не стал. Да и вид Марины Николаевны, погрустневший и потускневший, не располагал к лирике. Уверенный, что теперь-то он уже убедил эту порывистую женщину, подполковник только добавил:

— Теперь вам, Марина Николаевна, прямая дорога в тыл!

— А мужа вы тоже со мной отпустите? — вдруг язвительно спросила она.

— Что это за разговор? — возмутился подполковник.

— А как же насчет материнства? Дома? Мирного труда? Без мужчины в доме все это несостоятельные понятия!

— Ну, не так уж долго осталось ждать, — сердито сказал он, уязвленный ее цинической интерпретацией таких простых и правильных высказываний.

— Так вот, товарищ подполковник, — ледяным тоном сказала Марина Николаевна, — именно для того, чтобы наши мужчины поскорее вернулись к семьям, мы, женщины, и будем продолжать воевать рядом с ними. И запретить это вы нам не сможете! Я подозревала, чем кончится наш разговор, и заранее обратилась в штаб фронта. Пожалуйста, познакомьтесь с их ответом, он в папке очередных распоряжений.

Подполковник, медленно багровея, раскрыл папку и принялся перелистывать радиограммы, искоса поглядывая на торжествующее лицо Марины Николаевны. Но вот он нашел то, о чем она говорила. Штаб фронта приказывал зачислить лейтенанта Стрельцову в парашютно-десантный батальон Демидова…

Масленников испытывал странное чувство раздвоения. Он был и согласен с теми, кто посчитал, что эта женщина, прошедшая сквозь огонь и кровь к Нордфлюсскому мосту, нужна там в решительный час атаки, и в то же время жалел эту женщину, но где-то пробивалась в нем гордость за нее, в чем он никогда бы не признался.

Прочитав радиограмму, он захлопнул папку, встал, официально произнес:

— Можете идти, лейтенант! — но не удержался и насмешливо спросил: — Надеюсь, сопроводительные документы вы выписали себе заранее?

Она улыбнулась и в тон ему ответила:

— О да! Я не хотела тратить зря время!

Она вышла, прямая, тонкая как струна, даже шаг печатая по-парадному, словно решила нарочно позлить его своей выправкой, а он все стоял и глядел ей вслед. А когда вышла, вздохнул, сел за стол, потянулся почему-то к нижнему ящику стола, вытащил заброшенный туда стилет, повертел его в руках, словно сдавался перед судьбой. Вот, мол, делал все, что мог, а ничего не получилось. И пока эта женщина не вернется оттуда, из огня, я буду постоянно думать о ней…

Стилет, упав на стол, коротко и отрывисто прозвенел, как сигнал тревоги.

9

Ни одного слова о встрече с Мариной Николаевной Масленников майору не сказал. Зачем бередить его душу? Еще неизвестно, какова будет судьба Сибирцева в предстоящем наступлении, где будет его место.

Он усадил майора в машину, сам сел рядом с шофером, и они тронулись по темным улицам, казавшимся мертвыми, хотя кругом слышался напряженный гул движения. И стоило шоферу включить подфарники на повороте, как раздалось сразу несколько требовательных голосов!

— Убрать огонь!

— Эй, на машине! Свет!

Шофер выключил свет.

И тотчас же где-то вдалеке послышался рокот самолета. Подполковник положил руку на плечо шофера, машина остановилась. Офицеры прислушались: немецкий самолет шел на порядочной высоте в сторону фронта.

— Ищет, — сказал Масленников.

— Не найдет, — отозвался Сибирцев.

Как бы отвечая одинокому немецкому разведчику, с широкого туманного поля, что лежало за городом, донесся требовательный гул бомбардировщиков, затем машины пролетели прямо над дорогой и повернули в сторону фронта. Рокот разведчика замер далеко на юге, фашист, должно быть, торопился домой с негостеприимной земли.

Два автоматчика на перекрестке осветили на мгновение машину зелеными фонариками, узнали подполковника и козырнули ему. Шофер свернул к большому дому, белевшему в темноте. Возле шлагбаума офицеры вышли из машины, дальше надо было идти пешком.

Рядом с дорогой плескалась в озере вода, сухо шуршала листва под ногами, и потрескивала от ветра осока. Генерал жил в просторном помещичьем доме, где до этого находился штаб одной из немецких армий. Война наложила свой отпечаток и на здание, и на сад, и на круглое озерцо с темной, словно металлической водой. Немецкие саперы, маскируя подъезды к зданию своего штаба, взорвали дубовые аллеи в парке, заложив под каждый дуб пачку тола. Деревья накренились, истекая желтым соком, словно пытались залечить раны, нанесенные войной. Бомбы, сброшенные с наших самолетов, покрошили плотину, разворочали газоны.

Адъютант, с бессонными, покрасневшими глазами, встал навстречу офицерам. Приемная была пуста. Из соседней комнаты через приоткрытую дверь слышался ровный и спокойный голос генерала, разговаривавшего по телефону. Офицеры сбросили шинели и попросили адъютанта доложить о них. Через некоторое время тот вернулся и пригласил пройти. Масленников еще раз с огорчением осмотрел Сибирцева, покачал головой и прошел вперед.