Огненная кровь

Он никак не ожидал встретить вечер этого дня в Рассветном дворце, провозглашенным императором Аннура, но как говорили хин: «Кто ожидает, ошибается».

Когда он вышел на пылающую площадь, когда гвардейцы, преклонив колени, прокричали древнее титулование приходящих к власти Малкенианов, отвергнуть эту честь показалось ему труднее, чем ее принять. Какую бы игру за трон ни вела Адер, она была за сотни миль отсюда, в Раалте, и своих намерений не обнародовала. Граждане Аннура пребывали в смятении, и стоящему в сердце империи Кадену легко было обратить их растерянность в свою пользу. Как неожиданно, как ужасающе просто оказалось принять трон, объявить себя наследником отца.

Именно простота и заставила его колебаться. Ран ил Торнья был не из тех, кто мыслит просто. И Адер тоже. Как победа в сражении еще не решает исхода большой войны, так и занять Нетесаный трон далеко не значило его удержать. Одного человека, даже в стенах Рассветного дворца, так легко свергнуть, убить. Они должны были предвидеть, что он возьмет бразды правления, и должны были продумать, что делать с ним в таком случае. Вчерашний день видел смерть Адива и верных ему солдат, однако Каден не сомневался, во дворце еще хватает людей – министров, гвардейцев, наложниц, – охотно воткнувших бы нож ему в спину по одному слову кенаранга. И это не считая врагов из числа его нового совета.

Конечно, даже сложить с себя императорскую власть было делом не одной минуты. Остаток ночи Каден провел, приводя в движение самые важные колесики: рассылал вестников к вельможам из совета; объяснялся со слетевшимися голодным вороньем министрами, обескураженными его отречением и опасающимися за свои синекуры при смене власти; ободрял дворцовую гвардию и восстанавливал охрану камеры с кента; распоряжался, чтобы убитые неистовством Тристе люди были обмыты, завернуты в саваны и вывезены из дворца для погребения; приказывал слугам расчистить обезображенный Жасминовый двор и, наконец, когда острие Копья Интарры уже осветилось лучами невидимого солнца, собрал новый совет в зале Тысячи Деревьев, представил всему двору свиток с конституцией и принял присягу – защищать и поддерживать новорожденную республику против любого врага.

К концу аудиенции Каден едва держался на ногах, а еще предстояло отвечать на сотни вопросов, справляться с тысячами мелких и неподъемных дел, необходимых для выживания Аннурской Республики.

Выходя из зала, Каден утер лоб ладонью – как будто мог рукой стереть усталость с глаз, паутину с мыслей. Киль и Габрил шли с ним рядом.

– Тебе следует кое-что знать, – тихо сказал кшештрим, окидывая Кадена оценивающим взглядом.

Каден только глянул на него и махнул рукой: говори.

– Когда тело Адива готовили к сожжению, с него сняли повязку, – сказал Киль. – Он был зрячим. У него были глаза.

– Как у всех, – пожал плечами Каден.

– Нет, – возразил Киль, – не как у всех. У него, как и у тебя, светились радужки.

Каден застыл столбом. И долго не двигался с места. Куда спешить? Его ждали тысячи дел, в которых он ничего не смыслил.

– Родственник, – наконец выговорил он.

Киль кивнул:

– Твой род очень стар, а еще он разветвлен. Твоей ветви Интарра коснулась сильнее других, но есть и другие.

Раньше Каден об этом не задумывался, но и удивляться не приходилось. Если Санлитун знал, он для того и поставил Адива на высокий пост, чтобы хоть отчасти заручиться его верностью. А сам Адив… Каково ему было всю жизнь прятать глаза, которыми так кичились Малкенианы? Могла ли обида толкнуть его против благоволившего к нему императора? А на убийство? Каден покачал головой. Опять вопросы без ответов.

– Мне бы зайти в отцовский кабинет, – сказал он. – Посмотреть документы до нового собрания совета. Сколько у меня времени, несколько часов?

– Тебе следует выспаться, – ответил Киль.

– Труд без отдыха ничего не даст, – поддержал его Габрил.

Первый оратор и кшештрим не оставляли Кадена с тех пор, как распахнулись Великие ворота, под оглушительный перезвон гонгов впустив во дворец Совет Республики. Каден был благодарен им за поддержку, более чем благодарен, но после многочасовых переговоров, торговли, заверений ему необходимы были несколько часов в тишине и одиночестве.

Габрил будто уловил его мысли и потрепал по плечу:

– Идем проводим тебя в спальню, и я сам встану во главе стражи у дверей.

На первом ораторе долгая ночь не оставила никаких следов. Но ведь первому оратору не пришлось до этой ночи драться не на жизнь, а на смерть с Адивом, Матолом и ишшин. Каден уже почти согласился, однако передумал.

– Еще Тристе, – сказал он. – Мне надо повидать Тристе.