Огненная кровь

Он прибавил шагу, свернул по коридору за угол, потом за другой, оставил позади еще с десяток тел, и тогда сырой холодный запах камня уступил место свежей струе воздуха. За следующим поворотом он встал как вкопанный. В тридцати шагах от него силуэтом на фоне полуденного сияния, раскинув руки и будто призывая кого-то в свои страшные объятия, под аркой, обозначавшей выход, стояла Тристе. Перед ней горел огонь, взвивался дым, кричали люди, но Тристе была недвижима, как камень. Из ниши на полпути к арке выступил Адив. Кадена он не удостоил и взгляда. Он смотрел только на дочь, в его руке блеснул отраженным светом клинок ножа.

Каден рванулся за ним. Что толку кричать, если не слышно даже его топота по камню: шум с улицы глушил все звуки даже здесь, внутри. Простая честная гонка, кто быстрей, а призом в ней – жизнь Тристе. Каден, не знавший толка в боях, войне и политике, в могущественном колдовстве личей, в беге толк знал. Он всю жизнь бегал – голодным, в темноте, бегал раненым и сейчас бежал, стискивая зубы.

Он влетел в спину Адиву в нескольких шагах от выхода, от Тристе. Он сшиб лича на пол. Страшная боль обожгла спину, но он не думал о боли. У него оставались мгновения до того, как лич, развернувшись, порвет его в клочья. Каден нащупал нож и попытался подтянуть клинок к горлу Адива. Он был сильнее советника, но тот боролся, как бешеный зверь, а Каден ухватился за лезвие.

Поморщившись и заставив себя не чувствовать боли, он взялся за острый клинок, разрезая себе кожу, жилы, кость. Не замечая крови и ставших непослушными пальцев, он подтягивал нож к телу Адива – сдавил коленями лича со спины и тянул, тянул…

Советник злобно зарычал, и Каден вдруг почувствовал, что проигрывает схватку, словно в нее вмешалась огромная невидимая рука, и вмешалась на стороне Адива. Он проигрывал. Он не знал, что можно противопоставить кеннингу. А потом лич вдруг обмяк. Ошарашенный Каден поднял голову и увидел над собой Киля. Накцаль глубоко вошел в спину советника. Вспышку победного ликования сразу затушило выражение лица кшештрим.

– Скорее, – сказал тот, поднимая Кадена на ноги. – Это Тристе.

– Что Тристе? – спросил Каден, мотая головой.

– Она убивает.

– Кого?

– Всех.

Но все кончилось раньше, чем Каден достиг выхода. Люди еще рыдали, кричали, языки пламени еще лизали небо, но Тристе уронила руки и обвисла, как марионетка, держащаяся на последней, невероятно тонкой ниточке.

– Тристе?.. – выговорил он, бережно тронув ее за плечо.

Она обратила к нему затуманенный взгляд, но не ответила.

– Что ты сделала?

– Не знаю. – Слова падали свинцовыми каплями. – Я не знаю.

В ее голосе не было ни страха, ни усталости, только глубокое, бьющее струей бессилие. Каден обхватил ладонями ее щеки, заглянул в глаза. В них не было ничего, а когда он уронил руки, она осела на пол, сжалась, ушла в себя. Каден хотел опуститься на колени рядом, но Киль махнул на арку:

– Ты лучше взгляни.

Каден, хромая, вышел из тени на солнечный свет и долго не знал, куда смотреть. По словам Киля, кента вывели их в Рассветный дворец, и дворцовая стража это вроде бы подтверждала, но почерневшего опаленного двора Каден не узнавал. Осталось несколько перекрученных догорающих деревьев, множество трупов, еще больше раненых и умирающих. Обуглились обнимающие маленький двор стены, пожар охватил по меньшей мере одно здание. И, только развернувшись, он узнал по сторонам от себя башни-близнецы – Ивонны и Журавля, а выше и дальше ярким острием вонзалось в брюхо небес Копье Интарры. Он заново оглядел двор. Ужас и ничего, кроме ужаса. Из звуков – только поскуливание раненых и грохот сапог набегающей стражи. Гвардейцы ворвались на узкую площадь, навели копья – и замерли. Каден медленно поднял глаза, выпрямил спину. Он вернулся в свой дворец, в дом отца, в родной дом. Если здесь его встретит смерть, он умрет с открытыми глазами. Умрет, расправив плечи.

Командир гвардейцев вытаращился на него. И к изумлению Кадена, упал на колени. За его спиной мялись стражники. Воздух помутнел от дыма, колебался маревом от догорающих пожаров, но если Каден видел их, значит и они могли его видеть. И один за другим видели. И один за другим падали на колени, касались лбом окровавленных камней. Очень долго он слышал лишь треск пламени и стоны изувеченных. А потом тихим ропотом запруженной реки зазвучали голоса:

– Да здравствует Наследник Света, Долгий Ум Мира, Держатель Весов и Хранитель Врат!

Каден задыхался, его тошнило. Хотелось упасть на камни, расплакаться. Но хин научили его стоять прямо даже под бичом. Научили смотреть на мир без слез.

– Славься! – взлетали голоса, перекрывая гул ветра и пожаров. – Да здравствует тот, кто сдерживает тьму! Да здравствует император!

50