— Послушай, Альберт, это, конечно, не моё дело…
Но князь не дал ему договорить. Он повернулся резко, впечатав кулак в шершавое дерево открытой ставни и, глядя прямо в глаза, ответил:
— Цинта, ты же понимаешь, что всё, что ты начинаешь со слов «это не моё дело» — действительно не твоё дело? — и взгляд его, полный огня, испугал Цинту не на шутку. — А теперь сгинь живо, и чтоб я тебя не видел! И не вздумай ко мне лезть сегодня со своими дурацкими советами!
И ставня жалобно скрипнула под его кулаком.
— Охохошечки! — пробормотал Цинта, отступая в тень.
А князь повернулся и продолжил смотреть на танец, с каким-то странным исступлением, и Цинта поклялся бы всеми таврачьими Богами, что даже когда он собирался укокошить сына главы Тайной Стражи, в нём не было столько огня.
— Чую, всё это плохо закончится! — пробормотал он.
Альберт пил и смотрел, возвращаясь мыслями к завтрашнему утру. И злился на себя за то, что не может принять решения — он не знал, что ему делать. Вернее, знал…
В нём сейчас боролись два Альберта. Один — рациональный, тот, который мыслил трезво, совершая точные обдуманные шаги к своей цели. Тот самый, благодаря которому он стал хорошим лекарем, который слушал советы Цинты — хотел взойти на Красный трон, стать джартом и доказать всем, что Альберт Драго — бастард — ничем не хуже законных холёных детей Салавара.
И этот Альберт понимал, что нужно оставить в покое эту женщину, перестать пить и смотреть на неё, сейчас же пойти лечь спать, и завтра утром гнать коней в Фесс так быстро, как только сможет. Найти дом Миора, отдать Риту из рук в руки папаше-купцу, получить награду и ехать в Эддар. Его ждут дела поважнее купеческих дочек, пусть даже и очень красивых. В мире полно красивых женщин, и на ней свет клином не сошёлся.
Но был и другой Альберт, которого он ненавидел в себе, каждое утро, просыпаясь после очередных неистовых безумств, и каким он быть не хотел, но с которым ничего не мог поделать. Он ненавидел его потому, что этот Альберт был так похож на его собственного отца — горячий и буйный, с кровью, полной дикого огня, не способный спокойно пройти мимо красивой женщины или драки, и принимающий решения сердцем, а не головой. Деливший мир на белое и чёрное и умевший с одинаковой силой ненавидеть и любить. Тот, которому нужно было непременно вываляться в грязи и всё испортить. И этот Альберт не мог оторвать глаз от танца, и единственное, чего он хотел сейчас — узнать, какие же на вкус губы у Риты Миора, и, может быть, снова испытать то сумасшедшее чувство, что накрыло его на озере у обрыва, когда он лечил её ногу. И желание слиться с ней не только губами стало совершенно непреодолимым.
…спрашивал он себя.
— Хех, я так погляжу, парень, никакая она тебе не сестра, — рядом с ним оказался старик, тот самый, что сказал ему про Марко.
Он стоял, опираясь на трость, и тоже смотрел на танец.
— Это почему же? — князь допил вино и поставил бутылку у стены дома.
— Да потому как вы смотрите друг на друга, — старик махнул рукой в сторону чана, — нравишься ты ей, парень, чего стоишь? Сегодня ночь, благословлённая Богами! Будь я на тридцать лет моложе — не стал бы терять времени!
И в этот момент второй Альберт окончательно победил первого.
Вскоре танец переместился на площадь — женщины выбирались из чана, но останавливаться уже никто не собирался.
И когда Рита взобралась на ступени, Альберт оттолкнулся от стены и подхватил её за талию обеими руками, поставил на помост и произнёс, чуть наклонившись к её уху и не отпуская рук:
— Потанцуем?
***
Рита ускользнула в самый разгар веселья, и Альберт нашёл её в конце улицы, упиравшейся в пирс. Она стояла, прислонившись к дереву, обняв себя за плечи, и смотрела на воду. Он подошёл, отшвырнул бутылку, которую держал в руке, и остановился совсем рядом.
Несколько танцев посреди площади, и Рита, такая горячая и гибкая в его руках, её улыбка, которая заставляла его улыбаться в ответ просто так, потому что он не мог её удержать, и желания, что обрушились на него так внезапно, всё смешалось, и он не знал, что делать. Хотелось просто дышать рядом с ней и ощущать её, и это было какое-то безумие, которому Альберт не мог найти объяснения.
— Я… устала. Пойду спать, — ответила Рита на его молчание и собралась уходить.
— Рита, подожди…
Голос его внезапно стал хриплым. Он поймал её руку и положил себе на грудь, накрыв другой рукой.
Этот день и эта ночь, танец, вино, луна, дрожащая в озере огромным золотым блюдом — все казалось нереальным. Что-то изменилось сегодня, что-то произошло, и он не понимал, что. Какие-то неведомые желания проснулись в нём и теперь будоражили кровь, и если она сейчас уйдёт, вместе с ней исчезнет странное волшебство этой ночи, а ему очень хотелось его продлить.