— Она самая. Он был влюблён в неё по уши, как мальчишка! Но Айфурам трудно угодить. Они все, знаешь ли… утончённые! Стихи, музыка, ветер! А Салавар простой, как медная лея — был напорист, как бык, и упрям, как баран, хотел взять девушку с наскока. Обаянием! — Тибор перехватил хрустальный бокал с вином и выпил половину. — Куда там! Обаянием! Она Салавара терпеть не могла. Но Айрен был настойчив и дочку не слушал. А она махнула хвостом и сбежала. Только её и видели. Наплевала на мнение отца и на его проклятья — они, знаешь ли, все своевольные, эти Айфуры! Айрену вообще не повезло с дочками — старшая Ладдерис подалась в монашки, средняя сбежала с кахоле, и младшая тоже грозилась сбежать с кахоле — так что пришлось Айрену самому выдать её замуж за таласского князя. И поделом старому пню!
Церемониймейстер открыл двери и расположился справа от входа с большим гонгом на подставке, объявил помолвку Иррис Айфур и Себастьяна Драго, зал пошумел и затих. Представление началось.
— Гасьярд Драго из дома Драго! — провозгласил церемониймейстер.
Альберт задумчиво потёр переносицу.
Гораздо сильнее.
Пожалуй, стоит всерьёз рассмотреть предложение тёти Эверинн.
— Альберт Драго из дома Драго! — услышал он своё имя и удар гонга.
И это было слышать странно, но… приятно.
Альберт шагнул вперёд, и стал подниматься по лестнице. Пять ступеней, галерея… Стук каблуков заглушил рыжий ковёр, и в ноздри ударил запах можжевелового масла… розовые лепестки разлетались в стороны от его шагов… шептались слуги, кланяясь, трепетали факелы… с бокалом вина стоял разливающий.
Он замедлил шаг, словно во сне.
Но прежде, чем Альберт достиг середины короткой галереи, он все понял.
Он оторвал взгляд от рыжего ковра, устремляя его в конец галереи, туда, где среди корзин роз, белых и красных, была сооружена торжественная арка, украшенная гирляндами цветов.
И он уже знал, что именно там увидит.
Она стояла рядом с Себастьяном.
Стройная фигурка в карминно-красном платье, волосы убраны в высокую причёску, на шее алеет рубин.
Альберт почувствовал, как ноги ступают во что-то зыбкое, словно в вату, а глаза… глаза были прикованы к ней, как к маяку в штормовом море.
Он узнал бы её из сотни. Из тысячи тысяч. Иррис Айфур — Рита Миора. Эта была она. Девушка из разбитой кареты, та, которой он дважды спасал жизнь.
Книга исполнила его желание.
Он подошёл к ним на негнущихся ногах, поклонился Себастьяну и посмотрел на… Иррис.
Он видел, как пульсирует кровь у неё под кожей, как на фоне красного шёлка стремительно бледнеет её лицо, как вздымается грудь и ноздри судорожно ловят воздух.
А синие глаза становятся почти чёрными от застывшего в них ужаса.
Альберт вглядывался в её лицо исступлённо, жадно, понимая только сейчас, как сильно он хотел увидеть её снова, пытаясь запомнить каждую черту, охватить её всю и удержать этот образ в памяти. Кажется, она была до невозможности красива в этом красном шёлке…
Ему показалось или в воздухе пахнуло грозой?
Он опустился коленом на подножку, обитую бархатом, и она протянула руку для поцелуя.
Её рука с изящными длинными пальцами была ледяной.
Голова вдруг опустела, звуки ушли куда-то, а от прикосновения к её ладони сердце забилось радостно и гулко, и в нём закипела кровь, как если бы он разом выпил всё то вино, что разливали слуги внизу.
И его с головой накрыло странное желание — взять её руки, приложить к своим щекам, которые сейчас пылали от затопившего их жара, и прижаться к ним губами.
Альберт наклонился, сжал на мгновенье её пальцы, словно в приветствии…
…и поцелуй получился слишком горячим для простого проявления вежливости.
Ледяная рука дрогнула и выскользнула из его ладони.
— Поздравляю… с помолвкой, Себастьян, — хрипло произнёс Альберт и отступил назад, ощущая ноздрями, как из груди готов вырваться огонь, — и тебя… Иррис Айфур с… прекрасным выбором.
Он сделал ещё два шага назад и встал слева, рядом с Тибором.
Ему показалось или пол дрогнул едва заметно? Или это его качает собственная ярость, отчаянье и злость?
Лучше бы на него сейчас рухнул этот сводчатый потолок…
Лучше бы ему никогда не приезжать в Эддар…
Лучше бы никогда не встречать Иррис Айфур…
И мысль эта была невыносимой настолько, что почти парализовала его.