Огненная кровь. Том 1

— Ты прав, — задумчиво ответил Альберт, — так не должно быть. Книга берёт взамен твою силу за исполнение желания. Как я об этом не подумал? Но, знаешь, я был так зол, что мне это в голову не пришло, да и Книга сразу закрылась. Так что да, точно, она ничего не попросила.

— Это ведь странно, да?

— Странно. Может, я что-то неправильно сделал? Может, все и не исполнится, и я могу попробовать ещё раз? — он даже улыбнулся.

— Ты как будто рад?

— Я? Да, я рад. Вернее, нет, я не рад, и я рад, и…

— Ты что-то путанное говоришь, мой князь, чему ты рад? — недоумённо спросил Цинта. — Тому, что твоё желание победить и стать верховным джартом не исполнится?

— Нет, просто это было не совсем то желание, которое должно исполниться, и я рад, что могу попробовать ещё раз, но я не рад тому, что не исполнится то, что я видел в Книге.

— Что-то ты ещё более путаное говоришь… А что ты в ней такое увидел?

— Да так, кое-что, чего не должен был… Ты принёс мою одежду? Завтра оглашение помолвки и торжественный обед, и я приглашён как полноценный член семьи, понимаешь? Мне полагается не выглядеть свиньёй и вести себя прилично.

— Ухт! Значит, ограничишься только послеобеденным мордобоем?

— Своими подозрениями ты опошляешь предстоящую семейную идиллию, — усмехнулся Альберт. — Нет, в этот раз я буду молчаливым, грустным и незаметным, совсем, как призрак. А призраки на званых обедах прячутся за шторами и наблюдают, а не бьют морды, как ты понимаешь.

— То есть ты будешь шастать по замку и тихо пугать обитателей? — невозмутимо спросил Цинта.

— Нет, Цинта. В этот раз я буду слушать. Я подозреваю, что там и без меня будет, кому поупражняться в остроумии. Затевается большая игра, тётя Эверинн попросила меня занять сторону Себастьяна, и даже обещала мне за это приличный куш, так что мне бы хотелось посмотреть на расклад сил за этим столом. Потому что, сдаётся мне, это не последнее предложение со стороны моей родни, и если уж я не стану верховным джартом, а такое возможно, то нужно хотя бы получить от этой драки кусок пожирнее.

— Это мудро, мой князь, вот если бы ты и вправду так сделал…

— Ну, а что, по-твоему, ещё я забыл на этом празднике лицемерия? Помолвки и званые обеды в кругу семьи — это вот точно не моё. Так что я буду пить, молчать и наблюдать.

— А что, и в самом деле, возьми деньги — купишь хороший дом с садом, женишься, заведёшь детишек, зачем тебе место главы Дома? Да у меня кровь в жилах стынет только от одного взгляда на твою родню. А ты хочешь ими править! Я бы взял деньги, — мечтательно произнёс Цинта, — можно лекарню открыть или аптеку…

— Детишек? — усмехнулся Альберт как-то зло, и его руки, лежащие на столе, непроизвольно сжались в кулаки. — Чтобы они стали детьми бастарда-неудачника и внуками шлюхи? Знаешь, Цинта, мои дети не должны чувствовать того, что чувствовал я, когда сидел за столом последним, рядом с собаками Салавара. Знаешь ли ты, что отец всякий раз указывал мне на моё место перед обеденной молитвой? А мои братья и сёстры называли меня выродком? И когда я давал им сдачи, отец сёк меня собственноручно кнутом, говоря о том, что они правы, что я и в самом деле выродок. И когда все шли в классные комнаты, чтобы учиться, я шёл на конюшню дрессировать лошадей, потому что науки не для таких как я…

Он разжал кулак и взял кубок, заглянув на дно — там осталось ещё немного вина.

— …Я жил в крыле для слуг, и каждый раз, когда Салавар меня бил, а делал он это часто, он говорил, что лучше бы утопил меня, как щенка, ещё в детстве, и каждый раз вспоминал мою мать разными словами, будто это её он хотел убить во мне, — он покачал головой и добавил как-то горько, — а вот теперь его нет… Уже почти месяц прошёл… Даже прах его давно развеян на Грозовой горе… Я это понимаю умом и, наверное, я должен простить его, а я не могу! Сердцем простить не могу… Мне всё кажется, что он вот-вот войдёт в дверь и скажет: «Что, явился, наконец, мелкий поганец!». Так что, надеюсь, он слышит меня сейчас в светлых садах Миеле!

Альберт залпом допил из кубка, аккуратно поставил его в центр стола, сняв нагар со свечи прямо пальцами, и произнёс совсем тихо:

— Дети должны гордиться отцом, а не презирать его. И я хочу, чтобы они мной гордились, а для этого я должен сделать так, чтобы им было чем гордиться, и чтобы ни одна собака в этом городе не могла сказать, что их отец — выродок. А место верховного джарта всё исправит. Так что, если я и возьму отступные от моей родни, то это будет только если уж совсем начну проигрывать. А пока мои шансы на победу… неопределённые.

Цинта молча убрал бутылку с вином и кубок.

— Думаю, хватит тебе уже пить, мой князь. И жалеть себя тоже.

Альберт помолчал, а потом добавил, глядя куда-то в тёмный проём окна: