Читаем Огненная кровь. Том 2 (СИ) полностью

Огненная кровь. Том 2 (СИ)

Они могли бы сидеть так вечно. А ещё лучше не здесь, а где-нибудь подальше отсюда, дождливым вечером в их доме, в кресле у камина, чтобы она сидела у него на коленях и читала ему вслух. Нет, не книгу о ядах, Боги упаси! Поэмы, свои стихи или что-то о путешествиях, что угодно, а он бы слушал её голос, ласкал её шею, и плечи, и руки, обнимая за талию и согревая своим теплом…

Он представил эту картину так явственно и ярко, и так сильно захотел этого, что пламя внутри сделалось нестерпимым.

Каким же дураком он был! Вот что ему нужно! Ни один поцелуй, ни одна ночь, ни одно прикосновение, ему нужна она, вся она без остатка, все её поцелуи, все прикосновения и ночи! Навсегда.

Вот о чём нужно было просить Книгу…

Он бы увёз её куда-нибудь далеко. Подальше от Эддара, от семьи Драго, от ядов и стрел. Плевать на место верховного джарта, на деньги, на всё…

И всё равно, где бы это было, он мог быть даже простым лекарем, если бы дома его ждала она. Он согласился бы драть зубы и делать настойку от колик, совсем, как мечтал Цинта, только…

…только захочет ли она такой жизни? Или мечты снова заведут его в тупик?

— Это всё, — голос Иррис вырвал его из клубка сомнений и желаний, — дальше идёт о способах приготовления? Это читать?

— Что? Да… То есть, нет. Да, в смысле, нет, это не нужно.

Альберт встал. Не встал — вскочил, и отошёл к её картине, пытаясь успокоиться. Она рисовала шторм. Он рассматривал рваные мазки и почти видел это буйство стихии.

— В этой картине слишком много силы и ярости… и страсти…

Иррис отложила книгу, тоже встала и, отойдя за мольберт, отвернулась, глядя на море.

— Я хотела сказать тебе — спасибо, — произнесла она тихо, — за то, что ты снова меня спас. И за ту цену, которую ты готов был за это заплатить. И мне снова нечем тебя благодарить… но я хочу, чтобы ты знал — если придётся выбирать, чью жизнь спасти: твою или свою, я, не колеблясь, выберу твою...

Она вздохнула и добавила:

— …Ты спрашивал... Да, мы можем быть друзьями. Хотя я знаю, что ты всё равно нарушишь все свои обещания, потому что ты это ты. Но мы можем попробовать это сделать.

Иррис посмотрела на него и робко улыбнулась.

Это были самые горькие и сладкие слова, которые ему приходилось слышать. Он был почти счастлив и почти убит ими. Потому что она только что сказала, что готова отдать за него жизнь, и это было так сладко слышать, но лишь потому, что чувствовала бремя вины и долга, и вот это было горько.

— Так, значит… теперь друзья? — спросил он, не в силах удержать глупую улыбку.

— Да, — она улыбнулась в ответ, уже уверенно и искренне.

И эта тёплая и такая лучистая улыбка заставила потерять голову, и едва не толкнула Альберта тут же всё разрушить. Шагнуть ей навстречу, сгрести в охапку и поцеловать.

Они говорили ещё долго. О видах с холма, игре света и тени, об ашуманской магии, о всякой ерунде, как два незнакомых человека, встретившихся в чьей-то дружеской гостиной. Они старательно обходили в разговоре историю их знакомства и всё то, что произошло между ними недавно. И Альберт порывался несколько раз уйти, но каждый раз, пытаясь прощаться и делая шаг в сторону, он возвращался с очередным вопросом. Снова и снова спрашивая её о том, о чём она говорила охотно — о картинах, о красках, о лошадях, и откровенно любуясь её воодушевлением.

Альберт совсем растерзал шляпу и бросил её на траву. У него было ещё полно дел, а солнце уже давно перевалило за полдень, но он понимал, что добровольно уйти не в силах, и ждал, когда за него это сделает Иррис — сама уйдёт или просто прогонит его, но она всё не уходила и не прогоняла.

И лишь когда появилась Армана, приглашая хозяйку к обеду, он опомнился и попрощался. Он обещал её не смущать, но она всё равно смутилась. Покраснела и замялась, а потом попросила одну из книг, обещая прочесть её полностью в поисках чего-нибудь полезного. И он отдал ей их все с радостью, потому что понимал, что это повод снова её увидеть. И пусть в этих книгах не будет даже крупицы чего-то полезного — это предлог, чтобы опять встретиться и поговорить, соблюдая установленные сегодня границы.

Он шёл по тисовой аллее, не чувствуя под ногами земли и думая лишь об одном:

Проклятье! Быть друзьями, оказывается, невыносимо сложно!