Огненная кровь. Том 2

— Я и правда хотел извиниться. За тот разговор в оранжерее. За библиотеку, за бал, за… за всё. Я был неправ, мне не следовало говорить тебе всего этого и вести себя, как ослу, — он принялся тискать в руках свою шляпу, но, к несчастью, на этой шляпе не было пряжек, так что он почти оторвал ленту с тульи, — и я думал насчёт той связи, о которой ты говорила. И прошу тебя мне поверить — я не создавал её и не знал о ней, но ты права — она есть. А ещё ты должна знать, что именно эта связь спасла тебе жизнь в этот раз, только благодаря ей я смог справиться с этим ядом. Но раз ты хочешь, я найду способ её разорвать. Я не хочу ни к чему принуждать тебя насильно, я не хочу, чтобы ты страдала из-за этой связи или ещё из-за чего-то. Я обещаю, что найду способ, только прошу тебя, не говори ни о чём Гасьярду. Для тебя это небезопасно.

Ленту он всё-таки оторвал, отбросил в сторону и принялся за перо, тихо продолжив:

— Но я не об этом хотел сказать… в обсерватории, когда мы разговаривали с тобой… ты сказала… мы можем быть друзьями. И… раз так всё вышло, — он развёл руками, — раз мы будем жить под одной крышей и видеться часто, может, ты и права. Может, нам попробовать стать друзьями? И я обещаю, что ты не пожалеешь. Я не заставлю тебя краснеть и смущаться, ни намёком, ни словом, ни взглядом.

Альберт вложил в эту речь весь дар своего убеждения, очень надеясь, что Иррис поверит ему и согласится.

Она опустила кисть и палитру, и на лице у неё было такое выражение, какого он сразу понять не смог. Ему показалось, что она расстроилась. Но с чего бы? Он и так вёл себя, как агнец. Он наступил на горло всем своим желаниям, он сделал то, чего не делал, кажется, вообще никогда, он извинился за то, за что не чувствовал вины. И лишь потому, что так было правильно. Он пообещал сделать то, чего не хотел делать всеми фибрами своей души — разорвать эту связь. И он предложил ей быть друзьями, хотя ненавидел саму эту мысль. А ещё её смущение и нежный румянец так нравились ему, не просто нравились — каждый раз они сводили его с ума, но он готов был отказаться даже от этого.

Ведь этого она хотела?

Он думал, ей это понравится, он думал, она скажет ему спасибо, и между ними, наконец, воцарится перемирие.

Но провалиться ему в пекло, если она этому рада! Так чего же ты хочешь, Иррис?

— Что за книги? — спросила она, кивнув на его сумку.

— Хочу понять, был ли настоящим тот яд, что подлили в твоё вино, и кто мог это сделать. И эти книги о магических ядах, но они написаны на ашуман. А я в совершенстве владею лишь ашуманскими ругательствами, — он усмехнулся, — да ещё познаниями о еде, ночлеге и лошадях — сама понимаешь, толку от этого чуть. Так что хочу найти того, кто сможет мне это перевести.

— Я могу, — ответила она чуть слышно, не глядя ему в глаза.

— Ты знаешь ашуман? — удивился Альберт.

— Я знаю четыре языка, в том числе и ашуман. Мой отец был дипломатом, он знал семь языков и кое-чему меня научил.

— Тебе никто не говорил, что ты просто сокровище? — воскликнул Альберт, поднимая сумку.

Он достал книги и протянул ей. Иррис присела на мраморную скамью, разложив на коленях одну из книг, и Альберт сел рядом. Он видел, как она напряглась, как сидела, выпрямившись, и дышала часто, но не отодвинулась…

Проклятье! Неужели она так его боится?

— Что нужно перевести? — спросила Иррис тихо, перелистывая страницы.

Он осторожно протянул руку, стараясь её не задеть, открыл нужную страницу, и она начала читать вслух.

Альберт просил перечитывать её одни и те же куски по несколько раз, пытаясь уловить суть. Она, наверное, подумает, что он тупой идиот. Только вот он слышал слова, но не понимал их смысла, они влетали в одно ухо и тут же вылетали в другое.

Потому что она была близко. Так близко, что он чувствовал запах её духов, тепло исходящее от её тела, слышал её дыхание, он смотрел на неё, не отрываясь, понимая, что не так уж часто он может делать это совершенно безнаказанно. На завитки её волос, линию скул, на ресницы, на пальцы, испачканные синей краской…

Она сидела, чуть наклонив голову над книгой и прижимала к строчкам кончик кисточки, чтобы отделить прочитанную часть от непрочитанной. А его мысли были только о том, как она сейчас прекрасна, о том, как это должно быть чудесно, коснуться её шеи пальцами, провести ими вниз, к плечам, прижаться ладонями, сдвигая в стороны лёгкий шёлк платья, и притянуть её к себе. Поцеловать за ухом, вдыхая аромат её кожи…

А потом чуть ниже, и ещё ниже…

Сдвинуть длинный локон, упавший на грудь…

И он сидел, едва дыша, совершенно опьяневший от этой близости, боясь разрушить своим дыханием этот хрупкий момент, стискивая руками край мраморной скамьи и всеми силами удерживая рвущийся наружу огонь.

— Прости, — произнёс он хрипло, — можешь прочесть этот кусок ещё раз?

— Конечно, — она снова начала читать.

И это было очень… очень странное чувство.