Огненная купель Шантунга

– Проснулись чертовы самураи. Уже видят нас, дымка поднимается быстро. Не было печали… Дайте семафор на «Безупречный»: «Отрядам маневрировать по способности, самостоятельно!» Понеслись! Нашим сразу исполнительный: «Все вдруг. Два румба к весту». Будем сбивать им пристрелку. А где же наш адмирал, почему «Ушаков» до сих про не стреляет? Это же его цели!

– Похоже, вон та полоса тумана ему мешает, от нас его еще плохо видно, но сокращает дистанцию быстро, вот-вот начнет… Даст бог…

– Плохо. Значит, нам пока самим крутиться… Господи, спаси и помилуй, направь и укрепи, – быстро перекрестился Коломейцов. – Нельзя им давать пристреляться, а поскольку пушки у них не скорострельные, мы раз в две минуты будем зигзаг писать. Следите по хронометру. Пока бьет только дальняя пятидюймовая батарея, она ниже всех.

– А «Сенявин»-то уже пристреливается и по крупповским! Видите?

– Естественно, они же тоже по нам начали… Или это камень кто бросил, что над нами сейчас прожужжал? А той батарее пока хватило. Минут через пять-десять, когда осядет это все, может, прочухаются. Кто жив… Тем временем мы уже в заливе будем.

– Господа! Что же такое делают?! Без пристрелки на беглый перешли, что ли? – раздался снизу, с палубы возглас лейтенанта Вурма.

Берег Токушимы расцветился десятком желто-оранжевых вспышек, потонувших в облаках сизого дыма. И не успел еще Коломейцов ответить на удивленную реплику минного офицера, как в море справа, слева, где ближе, где дальше, начали взлетать и падать водяные столбы. Причем несколько снарядов упали в непосредственной близости к… первому японскому миноносцу, продолжающему бежать в сторону колонны русских истребителей, начавших деловито осыпать его снарядами своих трехфунтовок Гочкиса и автоматических «максимов». В какофонию воя и взрывов вмешивалось их резкое, отрывистое «ду-ду-ду»…

Воздух вибрировал от пролетавших снарядов. То глухо, то резко и звонко заахали удары их разрывов в воде. Вот вновь среди скал на берегу сверкнули сполохи дульного пламени, опять гул и уханье падений… – А что же им делать осталось, Николай Владиславович? Пристреливаться станут – выпустят нас из узости окончательно. Мы с учетом течения двадцать три узла держим. Так что светопреставление началось. Бьют по квадрату. Но не все то лихо, что пятница…

– Терпим! Смотрите, какой разброс громадный… Следить за нашими, идущими следом, если попадут в кого, сразу докладывать! – крикнул в мегафон Коломейцов. – И, лейтенант, уберите-ка пока ваших людей вниз, могут осколков нахватать, а целей для минной атаки у нас нет пока… Артиллеристы! Братцы комендоры! Не части, не части!

– Может, пристрелка у них и не удалась, но «Бодрый» чуть не накрыли. Снарядец-то у него прямо перед носом упал, в нашей кильватерной струе, Евгений Владимирович… Может быть, хоть дымнем? Масло на колосники…

– Нет. Нельзя-с! Закроем своим же дымом японцев от наших броненосцев. Ничего не поделаешь, друг мой, шапок-невидимок у нас нет… Лево на борт! Два румба. Так… Одерживай… И обратите внимание, кстати, их первый миноносец-то парит уже или мне только кажется?

– Никак нет, не кажется! Похоже, котел…

– Смотрите… Смотрите! «Ушаков»! Дал им прикурить!

Вновь все глаза на истребителе устремились в сторону изрыгающего сталь и шимозу острова. Там, на скалах, где выше, где ниже батарейных верков, полыхнули красным, а затем с грохотом вздыбились и расползлись в стороны облаками камней, пыли и дыма четыре разрыва тяжелых снарядов.

– Ну, слава богу! Засекли с «Ушакова» их пальбу и тоже без пристрелки шарахнули! Залпом! Сейчас нам не до жиру, не до прямых попаданий. А вот прыти и меткости этот душ из камней и осколков самураям поубавит. Все правильно ушаковские артиллеристы сделали. Сами ли Дмитриев с Гавриловым решились, адмирал ли приказал, а все одно – правильно…

* * *

С минуту Беклемишев метался по мостику «Ушакова», как затравленный зверь. Приступ ярости всегда столь спокойного и уравновешенного командующего привел старших офицеров броненосца почти что в состояние ступора. Когда контр-адмирал смог, наконец, взять себя в руки, он понял, что какое-то время ему предстоит выполнять еще и обязанности командира корабля, поэтому бесцеремонно отодвинул в сторону стоящего столбом каперанга Сильмана и прильнул к амбушюрам машинного и котельных.

– Федор Андреевич, голубчик, самый полный! Самый-самый полный! Минут на десять всего! Да, пусть шуруют как черти! – то ли причитал, то ли рычал в раструб Беклемишев.

В ответ труба донесла до него исполненный олимпийского спокойствия голос старшего механика броненосца Яковлева:

– Будет исполнено, ваше превосходительство! Пол-узла наколдуем сейчас, но минут на пятнадцать, не более. У нас…

– А больше и не нужно, может, меньше даже, мы вам тут же сообщим!

– Ваше превосходительство, Николай Александрович, посмотрите, по-моему, их видно уже. Вон – поглядите… – первым подал признаки жизни старший офицер Мусатов.