Огненная обезьяна

— Все пришли? — Спросила меня бодро и даже с задором каким-то Зельда.

— Да, вроде все.

— Ты высунься Альфонсо, да посмотри получше.

Я поднялся на последнюю ступеньку лесенки и глянул вправо-влево.

— Господина Диахуса не вижу багровой физиономии Зельдушка.

— Пьян валяется.

— И еще господина Мареса что-то не примечаю.

— Я так и думала! — С необыкновенной радостью крикнула Зельда. — Я так и думала. Он остался у мавзолея, этот провокатор!

И тут наконец произошло событие. Земардозиршнупитермазд открыл пасть и длинно, ужасающе заревел.

— Давай, Патрик! — Скомандовала Зельда.

Пятая глава

Политрук выглядел таким строгим. Остроносое лицо, колючий взгляд. Одет с иголочки, выбрит с одеколоном, отутюжен до последней складочки, все крючки в петлях, сапоги — атрацит. Шпалы в петлицах самонадеянно поблескивают. Отточенный образ венчала, заостряя стриженую голову, пилотка. За четыре учебных дня амуниция на других офицерах, не говоря уж о бойцах, пообмялась, а у этого, как первонадеванная.

Пол, в кабинете директора школы был после подготовительного обстрела усыпан битым стеклом, и прочим хрустким мусором, но политрук Головков, прохаживался из угла в угол, не производя ни малейшего шума.

Капитан Фурцев сидел за директорским столом. Перед ним на сером сукне стоял бронзовый письменный прибор, присыпанный выкрошенным из потолка мелом. Глобус со вспоротой осколком Гренландией, и настольная лампа с широким абажуром матового стекла. Лампа горела, несмотря на утренний час. За спиной стояли неровно, выбитые из общего строя ударом взрывной волны застекленные шкафы с выбитыми стеклами. Их вытошнило на пол книжками с золотым тиснением, и раскрашенными спортивными кубками. Висели на стене два портрета, Ленина и Чернышевского. Чернышевский был ранен в подписанную снизу фамилию.

Капитан недовольно косился в сторону политрука. Он напоминал ему ту самую включенную лампу, что стояла на столе.

Сквозь открытую балконную дверь, с того места, где сидел капитан, можно было видеть верхушки тополей, равнодушно роняющих свой пух, а дальше только тихо тающие в густо-синем небе облака. Политрук, проходя мимо балкона, и бросая в его сторону взгляд, мог увидеть много больше. И два больших, обнятых полукругами железной ограды палисадника направо, и налево от школьного крыльца; и широкую, мощеную булыжником улицу, идущую вдоль школьного фасада, с двумя трамвайными линиями посередине; и улицу перпендикулярную, превращенную старинными каштанами и тополями в тенистый туннель, густо засыпанный по дну сероватым пухом; и круглую площадь в конце туннеля, с цветочной клумбой, поднимающей из своего центра памятник вождю.

Площадь эта напоминала кабинет, где уселся капитан Фурцев. Она тоже была повреждена несколькими взрывами. Выбиты стекла в двухэтажном универмаге, и тротуар усыпан вылетевшими на свободу шляпами. Сорвана афиша фильма "Сердца четырех" с фасада Дома Культуры Железнодорожников. Сложившись посередине, она сидит, привалясь спиной к стене, как пьяница. Обезумевший трамвай сошел с огибающего памятник пути, и взгромоздился колесами на булыжник. Киоск на колесах "Пиво-воды", споткнулся во время бегства от бомбежки, рухнул на бок, выхлестнув из стеклянных труб три струи сиропа, и на тротуаре образовались три жужащих осиных полосы.

Что там дальше за площадью, из окна второго этажа, где разгуливает политрук, разглядеть трудно. Судя по отдельным признакам там, слева, за однообразно тонущими в акациях кварталами, должна находиться железнодорожная станция. Где-то ведь должны работать посетители Клуба. Если пронестись взглядом вправо над площадью — найдешь большой, густо заросший парк. Он смутно посвечивает гипсовыми статуями горнистов и пловчих, сквозь кроны вязов. Заметна парашютная вышка, колесо обозрения и проволочные очертания других аттракционов. Еще дальше прямоугольник стадиона с черными, вытоптанными пятнами у ворот. Все это богатство ограничивается речным берегом; лодочные станции, полоска песка, вода… Далее смотреть нечего.

Раздался звонкий хруст. Под каблук политрука попал невидимый стеклянный черепок.

— Ну вот, — сказал Головков, как бы услышав в этом звуке аргумент в свою пользу в происходившем только что споре.

Капитан рассматривал глобус, и чем дольше рассматривал, тем очевиднее ему становилось, что кусок металла разворотивший картонную лысину, должен был попасть точно в лоб директору школы. Нет, поежился Фурцев, тогда бы тут все было загваздано кровью и мозгами.

Внизу на булыжнике послышался множественный нестройный топот сапог. Головков резко сломал свой привычный маршрут и выглянул из балконной двери.

— Нет, — ответил он на вопрос, которого ему никто не задавал, — Не Мышкин, просто смена караула.