Огненная проповедь

– Вовсе нет. С Альфами такого не происходит, мы никогда не болеем. Это всегда вина Омег. Они слабые и больные. Несут в себе заразу после взрыва. И она такая. И теперь утягивает папу за собой.

Я не стала с ним спорить. Что правда, то правда – Омеги и в самом деле больше подвержены болезням.

– Но это не ее вина, – попыталась заступиться я. – Если бы он упал в колодец или его забодал бык, то тоже забрал бы ее с собой.

Он отбросил мою руку.

– Ты не переживаешь за него, потому что ты не одна из нас.

– Конечно, переживаю.

– Тогда сделай что-нибудь, – воскликнул он и со злостью утер слезинку, блеснувшую в уголке глаза.

– Я ничего не могу сделать, – ответила я.

Провидцы, по слухам, обладали многими разными способностями: предсказывали погоду, находили источники в засушливых землях, безошибочно угадывали чью-то ложь. Но я ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь обладал умением исцелять. Мы не могли изменить мир – только воспринимали его по-особенному.

– Я никому не скажу, – зашептал он. – Если ты поможешь ему, я не скажу ни слова. Никому.

Но не имело значения, поверила я ему или нет.

– Я ничего не могу сделать, – повторила я.

– Какой смысл тогда в твоей мутации, если ты даже не можешь сделать что-нибудь для него?

Я снова тронула его за руку.

– Он – и мой папа тоже.

– У Омег нет семьи, – отрезал он, отдергивая руку.

* * *

Алиса и папа прожили еще два дня. В ту ночь мы с Заком спали в сарае, сквозь сон различая хриплое дыхание Алисы. Внезапно я проснулась, потрясла Зака и сказала, не думая скрывать свои видения:

– Беги к папе. Скорее.

Он ушел сразу, даже не стал меня ни в чем обвинять. Я слышала, как его шаги раздавались на гравийной дорожке, ведущей к дому. Я поднялась и тоже собиралась пойти – ведь рядом умирал мой отец. Но неожиданно Алиса открыла глаза, сначала на миг, потом подольше. Мне не хотелось бросать ее одну в кромешной темноте незнакомого сарая, поэтому я осталась с ней.

Их похоронили вместе на следующий день, хотя на могильной плите значилось только имя отца. Мама сожгла ночную сорочку Алисы вместе с простынями с обеих кроватей, пропитанными потом лихорадки.

Единственным осязаемым напоминанием о существовании Алисы остался большой медный ключ, висевший у меня на шее под платьем. В ту ночь перед смертью Алиса, открыв глаза, увидела, что мы с ней одни. Она сняла с шеи ключ на веревке и передала мне.

– Позади моего дома, под кустами лаванды, зарыт сундук. То, что в нем лежит, поможет тебе, когда ты туда отправишься.

Затем она зашлась в приступе кашля. Мне не хотелось принимать еще один непрошеный подарок от этой женщины.

– Откуда вы знаете, что это буду я?

Она снова закашлялась.

– Я этого не знаю, Касс. Просто надеюсь, что это так.

– Почему?

Я ухаживала за ней больше, чем Зак, как могла облегчала страдания этой чужой и дурно пахнувшей женщины. Почему она желала мне такое? Она снова вложила ключ в мою руку.

– Потому что твой брат полон страхов. Если он окажется Омегой, то попросту не выдержит.

– Это не страхи, он, наоборот, сильный, – я сама не знала наверняка, кого защищала – его или себя. – Просто злой.

По сараю прокатился скрипучий смех Алисы – почти неотличимый от приступа кашля.

– Да уж, еще какой злой. Но это почти одно и то же.

Она нетерпеливо отвела мою руку, когда я снова попыталась вернуть ключ. В конце концов я взяла его и спрятала, но все равно мне казалось, что это стало словно бы признанием, пусть и самой себе.

Стоя на кладбище и морщась от безжалостного солнца, я смотрела на Зака и понимала, что скоро всё закончится. Я чувствовала, что со смертью папы в сознании Зака что-то изменилось. Словно ржавый замок, который, наконец, поддался, эта перемена открыла путь его решимости.

Теперь наш дом наполнился ожиданием. Мне стало сниться клеймо. Во сне той первой ночи я положила руку Алисе на лоб и почувствовала шрам, обжигающий ладонь.

* * *

Всего через месяц после похорон я пришла домой и обнаружила там местного Советника. Стоял конец лета. Свежескошенное сено кололо ноги, пока я пересекала поле. Еще издали, от реки, я заметила, что над крышей нашего дома поднимается дым, и с удивлением подумала, зачем понадобилось разводить огонь в такой жаркий день. Они поджидали меня внутри. Когда я увидела черные железные рукояти щипцов, торчащие из огня, услышала шипение горящей плоти – сны всех моих последних ночей, – тут же развернулась, чтобы убежать. Но мама крепко схватила меня.

– Ты же знаешь, Касс, Советника с низины.

Я не вырывалась, но не могла отвести глаз от огня, где на углях лежали раскаленные докрасна щипцы с вензелем на конце в форме знака Омег. Он выглядел гораздо меньше, чем виделось во сне. Мелькнула мысль, что знак такой маленький, потому что щипцы делают для клеймения младенцев.