Огненная проповедь

Мышцы ныли от верховой езды, но я привязалась к своей лошади и частенько вечерами прислонялась к ее шее, одной рукой поглаживая плечо, другой — широкий мягкий перешеек между огромными горячими ноздрями. Сколько бы я ни уверяла в обратном, Кип все же считал, что я умею мысленно общаться с лошадьми. На самом деле мне нравилось, что все было наоборот — и поначалу это даже обезоруживало. Присутствие таких огромных живых существ никак не обозначалось ментально, я не чувствовала пульсации сознания, которая обычно шла от людей. Утыкаясь лицом в шею лошади, я закрывала глаза и представляла, что чувствует неясновидящий в присутствии другого человека. Всего лишь теплое тело. Ночью, засыпая рядом с Кипом, я задавалась вопросом, почему мне с ним так уютно? Возможно, его сознание не беспокоило мое, потому что там не было воспоминаний?

Кип не часто говорил о том, что с ним случилось, но меня порой удивляло, каким счастливым он выглядел. Казалось, мир захватывал его своей новизной. Несмотря на голод и усталость, Кип всегда оставался в веселом расположении духа.

Он попытался просветить меня однажды вечером, когда мы, прижавшись друг к другу, лежали в траве, а лошади паслись неподалеку:

— Это похоже на взрыв. Именно так чувствуется. Не в плохом смысле, а в разделении времени на До и После. Ты разбила бак — и для меня это стало взрывом. Шум, осколки, плеск.

Я вздрогнула, вспоминая тот момент, резкий грохот в тиши комнаты с резервуарами.

— Все, что было до этого, для меня потеряно, — продолжил Кип. — Конечно, это грустно. Само собой, я хотел бы знать. Но как только бак разбился, для меня наступило после — это данность и с ней не поспоришь. Сложно объяснить, но меня будоражит новизна.

— Мне тоже хотелось бы поменьше треволнений, — со вздохом призналась я.

Но я знала, что он имеет в виду, и осознавала собственную ответственность за него. Именно я разбила бак, именно я спровоцировала взрыв в его сознании. Была ли я могильщиком его прежнего мира или пророком нового? Или и тем и другим? В любом случае я уже давно знала, что мы оказались неразрывно связаны в ту секунду, когда я саданула по баку гаечным ключом. Или даже раньше — когда мы встретились взглядами через стекло.

               * * * * *

На болотах нам встретилось лишь одно поселение. Мы издалека заметили среди топей взгорок с очертаниями строений на вершине и грядками чахлых растений на склонах. По его отдаленному расположению мы поняли, что там проживают омеги, но все равно не рискнули зайти, обогнув холм, когда опустились сумерки.

Нам не встретилось ни одной рощицы, но где-то в километре от поселка показался участок, где камыши могли скрыть лошадей, поэтому мы остановились там на ночевку. Мы планировали держаться подальше от людей и уйти до рассвета, но нас привлекла музыка. Пока мы привязывали коней, над болотами прокрался звук свирели. А когда ветер задул по низу, донеслись гитарные переборы. Я услышала музыку впервые с тех пор, как в поселке Сара, местный кузнец, играла на рожке, когда мы собирались после сбора урожая или на костер по случаю зимнего солнцестояния.

Иногда через поселение проходили странствующие барды, хотя в последние скудные годы мало кто из них останавливался, не имея возможности заработать даже мелкой монеты. Лучшее, на что они могли рассчитывать — ночлег да скудный ужин.

Это было так давно, что музыка, казалось, доносилась не только из тьмы, но и из прошлого. Мелодии, которые я где-то слышала и отрывочно помнила. Молодой месяц едва освещал болото, пока мы шли к селению, и несколько раз мы по очереди или одновременно проваливались по колено в воду.

Голод полностью заглушил голос совести, противившийся краже еды у омег, но приблизившись к ветхим лачугам и уловив зловонный запах прелых полей, мы поняли, что тут особо не разгуляешься. Но мне хотелось прихватить с собой музыку.

Мы продвигались ползком по грядкам, пока не достигли строений. Музыка лилась из дальнего сарая на южном склоне. В ярком свете фонарей а открытой дверью отчетливо виднелись темные фигуры. Некоторые сидели на тюках сена, другие плясали под свирель. В поселении омег мы не опасались собак, которые почуяли бы нас, крадущихся вдоль сарая. Гремела музыка, а сквозь широкие щели в грубой деревянной стене можно было заглянуть внутрь. Казалось, фонари мерцают в такт ритму. В центре сарая на импровизированной сцене из тюков соломы двое мужчин играли на дудочках, а женщина перебирала струны гитары. Судя по одновременно и парадной и дорожной одежде — бродячие барды.

Видимо, их визит и послужил поводом для этой жалкой вечеринки. Исхудавшие, но веселые, а некоторые уже подпившие, местные обитатели покачивались в ритме музыки.

— Пойдем. — Кип потянул меня за локоть.

— Они нас не заметят из освещенного сарая, — шепотом ответила я, прижимая лицо к грубой древесине.

Внутри парень закружил девушку, и та громко засмеялась, отрывая единственную ногу от пола.