— Что ж, дедуня, можно, — улыбнулся командир и отдал вполголоса одному из бойцов какое-то распоряжение.
Через несколько минут раздался стук в дверь и в комнату, где находилось командование отряда, вошел с рацией за спиной радист старший сержант Родичев:
— Товарищ капитан, по вашему приказанию прибыл. Разрешите доложить: через несколько минут будет передано важное сообщение. Об этом уже дважды передавалось по радио.
— Ну, так давайте, давайте, сержант, разворачивайте свое хозяйство, — сказал командир. — Пусть и наши хозяева послушают новости из Москвы. А то у них в деревне разные кривотолки ходят…
Все подсели поближе к радиостанции. Комиссар вынул блокнот, карандаш и приготовился записывать текст сообщения. После знакомых всем позывных раздался торжественный голос Левитана:
— Внимание, внимание! Говорит Москва…
Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы.
Поражение немецких войск на подступах к Москве.
…6 декабря 1941 года войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери…
После перехода в наступление, с 6 по 10 декабря, частями наших войск занято и освобождено от немцев свыше 400 населенных пунктов.
С 6 по 10 декабря захвачено: танков — 386, автомашин — 4317, мотоциклов — 704, орудий — 305, минометов — 101, пулеметов — 515, автоматов — 546.
В избе поднялся шум, все что-то кричали, обнимались, многие плакали. Один из стариков опустился на колени перед иконами и стал отбивать поклоны, часто крестясь. Старуха, лежавшая на печи, от радости растерялась, расплакалась и забормотала что-то, мешая слова молитв с проклятиями оккупантам и пожеланиями новых побед родным красноармейцам.
Командир, комиссар и начальник штаба крепко, по-мужски обнялись, не выбирая слов, от всей души начали поздравлять бойцов, колхозников с победой под Москвой.
Радость била через край. На столе, словно сам собой, появился небольшой графинчик с московской водкой. Дед Евлампий бережно и аккуратно разлил ее по всем, как он выразился, емкостям, которые нашлись в доме. Но выпивка досталась всем. Не больше чем по наперстку каждому. Да и не в ее количестве было дело. Главное, что можно было провозгласить тосты, которые рвались из груди. Первым поднял свою рюмку дед Евлампий:
— За нашу Красную Армию! За здоровье ее бойцов и командиров! Ура!
Потом чокались уже пустыми разнокалиберными рюмками, стаканами, алюминиевыми кружками, чайными чашками за Москву, за полную победу над фашистскими извергами, за погибель Гитлера со всей его сворой и вновь за своих родных защитников.
Ответное слово произнес комиссар:
— Большое спасибо вам, дорогие вы наши, за любовь к Красной Армии, за помощь нашему отряду. Гитлер хотел превратить наш народ в своих рабов, обречь на голодную смерть. Вот что нашли мы в портфеле убитого фашистского офицера… — Комиссар достал из полевой сумки листок с переводом приказа командующего четвертой танковой группы генерала Хюпнера. — Послушайте, друзья, какие порядки они хотели у нас установить: «Снабжение питанием местных жителей и военнопленных является ненужной гуманностью… Никакие исторические или художественные ценности на Востоке не имеют значения… В случае применения оружия в тылу армии со стороны отдельных партизан применять в отношении их решительные и жестокие меры. Эти мероприятия распространяются также и на мужское население с целью предотвращения возможных с его стороны покушений». Вот так-то! Думается, что нет нужды комментировать этот человеконенавистнический документ. Тех, кто издает такие приказы, и тех, кто их рьяно выполняет, мы будем уничтожать беспощадно, без устали, пока не победим. Смерть немецким оккупантам!
Седой старичок, внимательно прислушивавшийся к словам комиссара, ковшиком приложив ладонь к уху, часто закивал и удовлетворенно проговорил:
— Во-во, как раз то самое, что я нашим бабам толкую. Всем им смерть будет, как всяким там бонапартам, кайзерам, врангелям и прочей нечистой силе. Нехристи они, нелюди, таких не бить — грех великий перед Отечеством нашим.