Огненная вьюга

— Дерьмо. Слишком горчит. Повар ни к черту не годится. Надо отправить его на выучку в окопы.

Хюпнер был явно не в духе. Он резко отодвинул чашку в сторону, встал и зашагал из угла в угол по мягкому и почему-то явно сырому, черт бы побрал всю эту обленившуюся штабную челядь, ковру.

В горницу без стука вошел адъютант. Лицо его было бледным, растерянным.

— Что случилось, в чем дело? — гневно закричал генерал, возмущенный вольностью этого вылощенного бездельника.

— Мой генерал! — вытянувшись, произнес он. — Начальник оперативного отдела генерал Шмидт… прибыл!

— Так зовите его, — все еще раздраженно, но уже мягче проговорил командующий. — Пусть войдет.

— К сожалению, он не может, — невнятно пробормотал адъютант.

— Что значит, не может?! — вскричал Хюпнер. — Он что, пьян?.. Обморожен?..

— Он… Он, господин генерал, убит.

Адъютанты успели только накинуть на плечи Хюпнера кожаное на меху пальто. Путаясь его полами в узкой двери, Хюпнер поднялся в штабной автобус, стоящий у дома. Следом за командующим туда вошел успевший одеться гость из абвера. Молча снял фуражку, по-стариковски сгорбился.

Генерал Шмидт лежал на полу автобуса на окровавленном брезенте. Его совсем новенький генеральский реглан, тот самый, в котором он собирался въехать в Москву, являл собой ужасное зрелище: одна пола до самого плеча была изрешечена осколками в клочья, другая — обуглена и спеклась в бесформенный ком. Кто-то из солдат охраны, внесший убитого в автобус, сложил ему руки на груди и старательно причесал его белесые негустые волосы. Хюпнеру на миг показалось, что начальник оперативного отдела вовсе не убит, а просто прилег отдохнуть.

— Бомба с русского самолета разорвалась в тот момент, — пояснял офицер с забинтованной головой, — когда господин генерал выскочил из бронетранспортера и бросился в кювет. Когда я подбежал к нему, он еще был жив и крепко сжимал в руке портфель с документами. Он успел только сказать: «Вот и конец».

— О, это было ужасно! — продолжал другой офицер с забинтованной рукой. — Партизаны сделали лесной завал и на дороге скопилось множество машин. Мы попали в ловушку и не смогли выбраться из этой каши. Внезапно налетели русские самолеты. Они бомбили нас и расстреливали в упор, о, мой бог!

«Это и впрямь ужасно, — подумал Хюпнер. — Что я теперь скажу фрау Магде — вдове Шмидта. Совсем недавно она приезжала в действующую армию в составе делегации женщин национал-патриоток и вручала подарки солдатам фюрера. И он на банкете, устроенном по этому поводу, обещал ей, что с головы ее милого Гюнтера, кажется, он так и сказал, не упадет ни один волос. Что ж, — мелькнула дикая мысль, — волосы у него действительно целы. О, эта кошмарная Россия! Весь путь по ней усеян трупами. И что еще ждет армию впереди?»

Хюпнер торопливо, зябко поеживаясь, выхватил из рук раненого офицера портфель Шмидта и поспешил из пропахшего гарью и кровью автобуса.

Генерал Мюллер не стал просматривать документы, доставленные его сотрудниками из дивизий первой линии, хотя ему было небезынтересно знать, каково настроение солдат, ведущих тяжелые оборонительные бои под Клином. В конце концов, за плохое знание боевого духа с него не спросят. Боевой дух поднимают речи фюрера, доктора Геббельса и его пропагандистов, находящихся в войсках. А вот за дерзкие действия русских лыжников, орудующих в тылах армий «Центр», отвечать придется ему. К сожалению, он поспешил и сам доложил фон Боку об их появлении. И за каким дьяволом он проявил эдакую объективность. Мог бы сослаться на какую-либо выходящую из окружения группу и конец. А теперь вот надо ловить их, а для этого, как минимум, надо знать, где они…

Взобравшись по крутым железным ступенькам в автобус армейских радистов, генерал подошел к передатчику. Радист — длинный сухой фельдфебель, в легонькой пилотке с матерчатыми наушниками, быстро уступил ему круглый металлический табурет и даже ухитрился щелкнуть сухими (в автобусе было тепло) каблуками.

— С кем прикажете связать, господин генерал?

— С отрядом авиационной разведки, — буркнул тот.

Радист пощелкал рычажками на приборном щитке:

— Отряд на связи.

— Говорит «Беркут-десятый», — захрипел в микрофон простуженным голосом Мюллер. — Поднять звено поисковых самолетов и еще раз прочесать до единого квадратного метра леса в квадратах «а», «б», «г», «и», «с»… и во что бы то ни стало установить маршруты русских десантников и их дневные стоянки. Все, до мельчайших деталей докладывать мне немедленно. Все!

На душе у генерала стало немного легче. Хоть один реальный шаг к поимке лыжных отрядов сделан. Недельное бездействие, связанное с дьявольской метелью, кончилось. В небе ни облачка. Словно сам бог пришел на помощь многострадальным войскам фюрера и открыл наконец солнце. О-о!!! Теперь вряд ли кто скроется в этих бандитских лесах. Хоть где-то на поляне, просеке, у деревни да появится след диверсантов. А уж дым от костров непременно. В такой мороз без них — гибель даже для русских.

С чувством исполненного долга и вспыхнувшей верой в скорую удачу Мюллер двинулся к двери автобуса, но его остановил радист: